описание персонажа

За темной фигурой тянутся длинные кровавые пятна смерти. Отпечатываются на коже, впитываются вместе с запахом, преследуют всю сознательную жизнь. Лестрейндж-старший уже давно завязал с Костлявой прочные узы взаимной болотной любви, основанной на главном катализаторе всех живых существ. На боли. Терпкой, сладкой. Ядовитой. Под ногами всегда булькает чья-то пропащая жизнь. Бесполезная, лишенная магии, той самой культивированной избранности в глазах каждого, кто вознес над головами флаг чистокровной революции, спрятав под ним зазубренный топор. Казнь всегда должна происходить очень изысканно. Без лишней грязи. Она должна быть..ммм прагматичной. Его любимое слово, после возвышенного обращения «мой Лорд», — прагматичность. Все должно быть тихо, выверено, ч и с т о.  Танатос в стылом равнодушии поправляет кожаные перчатки, назидательно скрипящие после очередного шелеста рук. Мягко обхватывает гладкую рукоять палочки и сцеживает с языка простую обыденность собственной жизни:

К Р У Ц И О.

Говорят, только перед скользким порогом самой смерти человек распахивает врата души и делится самым сокровенным. Самым интимным. Лестрейнджу чужды чужие секреты. Для него их не существует. Потому что врата, открывавшиеся для него с завидным постоянством, вместе с тем открывали и ящик Пандоры, но награждали вовсе не проклятьем, а ценным даром — пасьянсом разложенными тайнами и ответами на те вопросы, на которые обычно отвечать совсем не хочется. Забавное это ваше слово. Хочется. Его ведь тоже не существует. В мире Танатоса Лестрейнджа все подчинено простому правилу: или ты говоришь, или навсегда молчишь. Выбирать без права выбора. Какой интересный манипулятивный ход перед слабыми душами. Сказать ведь все равно придется. Иначе на вредный каприз получится ответить лишь грубым поцелуем смерти.
Зеленая вспышка обещает покой. Лестрейндж никогда его не признавал. Поэтому Авада была чем-то в роде крика отчаяния. Если ты действительно ничего не знаешь, если не можешь предложить взамен на жизнь имя того, кто обладает этим самым сакральным знанием, то какой толк от твоей трепещущей туши?

Танатос знает, как использовать первобытное чувство страха, окольцовывающее глотку отравленным терновником. Лучше других обладает даром убеждения, магией настырного давления, сжигающего нутро до молочных костей. И точно искуснее любого манипулятора технично жонглирует чужими душами. Кто-то скажет, что это блеф. Шулерство. Лестрейндж, раздвинув пальцы рук, посмеется и нежно обнимет хрупкое горло. Вот очередной фокус. Как долго сможешь задержать в легких воздух, прежде чем зал взорвется возбужденными овациями?

дополнительная информация
(пожелания, связь с автором, ect.)

Будьте грамотны, любите персонажа и не бросайте его, коль пришли, правда, личность очень интересная, и если вы любите играть психопатов, у которых в голове - своя паутина и ниточки, за которые они умело тянут, - добро пожаловать. вас ждет головокружительное путешествие в мир садизма, жесткости, перверсий, окунитесь в чудесный абьюз собственной семьи, и посмотрите, какие выросли у Лестрейнджа ублюдки: один поехал кукухой и стал чикатиловской тенью, а второй по крупицам собирает свою менталку и до сих пор в самых страшных снах видит своего батю. приходите (и по возможности тащите к нам еще и мадам-Лестрейндж вкупе со стокгольмским синдромом), будет очень весело и больно !

albert runcorn
{ death eaters, 31 — dan stevens or anyone* — pureblood, mm }
“не смотри на мое пепельное тело, я хотел светить, но оно только медленно горело „

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА

cплошь чужие наставления, происходящее вокруг один за другим — к единственной цели, к финальным титрам, где мы в главной роли, все давно решено и вписано в планы на будущее нашими родителями. ты учишься соответствовать под их снисходительные улыбки, ведь в этом доме не задают лишних вопросов — любой мимолетный интерес теряется в обыденности. всё по правилам, по полочкам, по чужой вдоль и поперек изученной методичке, ни единого шага в сторону от намеченных целей, ты прежде всего наследник, а потом ребенок, в самую последнюю очередь.

ты тащишь домой бродячих животных, я говорю родителям, что это моя идея, ты смотришь, как на меня ругаются ( на тебя ругались бы сильнее ), вталкиваешь воздух в лёгкие, накопившееся раздражение разъедает желчный пузырь — вскрой за ужином серебряной вилкой, вскрой ножичком, проверни заточенным карандашиком, ведь твоих стараний никогда не будет достаточно. мы выгораживаем друг друга бесконечно — пока в твоих руках не оказывается первый билет на хогвартс-экспресс, а я остаюсь ждать тебя до рождественских каникул и мечтать о том, как окажусь в нем сама, как будто это может ускорить положенные три года.

к тому моменту у тебя давно невысказанное застревает и бухнет в глотке, вытравливается спрятанной сложенной втрое перед первым в сезоне матчем по квиддичу — мне непривычно видеть тебя на поле, но ты, кажется, вглядываешься в трибуны, чтобы найти там мою восторженную улыбку так, будто тебе не терпелось покрасоваться перед младшей сестрой. для меня это всего лишь первый школьный матч, для тебя это единственное, что помещается, пробивается клином в твою жизнь, вычерченную на графиках лекций, дополнительных занятий и идеальных оценок.

то, как ты ведешь себя после каждой победы, так и кричит о том, что твоя зона комфорта — центр всеобщего внимания, я же попадаю в самую гущу школьных событий только потому, что там находишься ты. и мы становимся кем-то вроде примера совершенных взаимоотношений между братом и сестрой, нас слишком много буквально везде — мои однокурсницы смотрят и шутят, что с таким старшим братом вовсе неудивительно, что я не смотрю на остальных старшекурсников, а мне до слез смешно от того, насколько они ошибаются. тебе тоже было бы смешно, узнай ты тогда, что причина, по которой мой пульс ( навсегда ) сбился, шутит с тобой одни шутки на двоих перед тем, как пойти в гостиную коротать очередную бессонную ночь — твой безудержный смех рассыпался бы сотней иголок, узнай ты тогда, что я составляю ему компанию.
       
даже на нашей общей колдографии с твоего выпускного я смотрю в сторону [ едва отвожу взгляд ] перед тем, как посмотреть в камеру — спустя много лет тебе придется вспомнить, кто именно там стоял, когда ты задашься вопросом, как давно. как давно ты не главный человек в моей жизни.
       
я ведь не говорю ни слова даже когда он становится одной из причин, почему осколки собственных беспорядочных мыслей начали разрезать, исполосовывать мне кожу, добавляя поводов задыхаться в душном пространстве нового светского вечера — ты ведь знаешь, я хотела закончить Хогвартс побыстрее, но это оказалось ничуть не больше, чем всего лишь одно из списка желаний, которых следовало опасаться.
       
меня ждут только нескончаемые упреки за отказ играть по предложенному сценарию, но все кажется, что смысл где-то рядом, на уровне звука, на уровне вздоха, на уровне выдоха — еще немного и окажется прямо в руках. ты давно знаешь, что никакого смысла не существует, а дальше будет только хуже, когда искры в моих глазах начнут медленно тлеть под тошнотворные звуки свадебного марша — брак по расчету утянет могильным камнем на дно марианской впадины, предварительно плотно сдавив горло, лишая возможности вздохнуть полной грудью. так ведь было и с тобой.
       
когда я рассказываю о предложении поработать в международной конфедерации, которое свалилось на мою беспокойную голову во время поездки к нашим родственникам, ты не веришь, что меня отпустят, но умоляешь родителей громче, чем это делаю я, даже осознавая, что мой отъезд только сделает удавку на твоей шее крепче и она срастется с кожей — в обмен на мою свободу.
       
ты задыхаешься от злости, без возможности выругаться, когда становится совсем хуево, оправдания становятся мне поперек горла при каждом нашем разговоре — я не возвращаюсь ни через обещанный год, ни через два, ни через три. у тебя что-то внутри гноится и саднит, ни вычистить, ни зашить, у меня внутри — ежесекундно сменяющийся биоритм, хлам из воспоминаний, выливающийся картинами ночью, неровный стук сердца, бесплодные поиски сил. иллюзия свободы не принесла мне радости, я там не счастлива ( дома была бы несчастна вдвойне ) и ты все еще меня выгораживаешь, хоть никто из вас уже давно не верит в мое возвращение — птицы ведь не возвращаются в клетки, в которых приходилось биться крыльями в попытках выбраться.
       
но дверь родительского дома все же захлопывается за мной в один день — прекрасный для тебя, прекрасный для вас всех, и я вспоминаю о том, какую из своих дежурных улыбок натягивала в последнюю встречу, готовлюсь вернуть ее в свой обыденный набор. шквал твоих вопросов обрушивается на плечи — ничего кроме лжи от меня не услышать.

“и каждый тут когда-то станет лишним, но клянусь, что распущусь с листами самой спелой вишни „

тебе всегда казалось, что нас было двое. во всем этом чертовски странном мире нас было двое — были мы вместе или порознь, семь дней в неделю, триста шестьдесят пять дней в году без каких-либо исключений, мое исключение появилось гораздо раньше вытащенного тебе об этом признания, но ты ведь и так все подозревал, стоило тебе увидеть нас вместе даже в обстановке, не выходящей за рамки, не выходящей за правила всех приличий.

снисходительная улыбка — единственная твоя реакция [ уголки твоих губ подрагивают при любом упоминании ] в точности повторяющаяся из раза в раз, пока эта модель поведения не дает сбой, у тебя насильно отбирают возможность продолжать делать вид, что имя рудольфус ни о ком тебе не говорит, что его самого не существует, а в особенности его не существует рядом со мной.

ты снова превосходишь меня, как положено старшему брату — твой ужас сильнее и ярче, плещется прямо по середине твоих зрачков, потому что ты наконец узнаешь, что я крепко засыпаю в тех же руках, которые еще вчера расчленяли чей-нибудь труп и нет ни малейших сомнений в том, что он будет занят тем же самым и завтра — хоть где-то ты не ошибаешься.

тотальная безысходность выгрызает тебе изнутри все живое, не оставляя после себя ничего, кроме выжженного поля — тебе не спасти меня, как бы не старался, ведь я отнюдь не прекрасная дева в беде, и не нуждаюсь в спасении. ни в твоем, ни в чьем-либо еще. жаль, что это не мешает тебе пытаться, повторять одну и ту же пластинку день за днем, не зная, какой из печальных вариантов окажется для меня финалом.

ты жаждал нашего расставания так сильно, что тебе хватило ума говорить о везении и подарке судьбы, глядя в мои опустевшие глаза, надеясь, видимо, выжечь взглядом клеймо с надписью о том, что давно пора было. впервые за всю жизнь я отвешиваю тебе пощечину — звонкую настолько, что в ушах стоит гул, ты и на десятую долю не уверен, что рудольфус получил от меня хоть одну, скольких бы он не заслуживал.

из моих легких исчезает воздух, там ничего не остается, к горлу подступает вода — лучше бы смерть настигла меня чертовой трагикомедией, потому что то, что происходит со мной хуже смерти. шутка ли, но ты первый не выдерживаешь, ты больше не можешь на это смотреть, а я лишь пожимаю плечами, принимаю пожелание раствориться в этом гнилье. отречься. тебе и это удалось легче, признаю.

возможно, было бы лучше, если бы ты преуспел в этом до конца, но ты возвращаешься — вытаскиваешь меня со дна, радуешься тому, что я наконец-то принимаю помощь, начинаю снова походить на себя прежнюю, но под плотным слоем пепла не прорастет что-то новое. знаешь, тебе не следовало жалеть кого-то кроме той дворняги, которую ты иногда подкармливаешь костями со стола. даже меня.

ведь я вернусь в те цепкие объятья, из которых тебе так хотелось меня вырвать — я же твоя единственная сестра, твоя красавица, самое дорогое, что у тебя есть. и, поверь мне, всегда будет, это ничего не изменит, только меня пора отпустить — красавице без ее чудовища плохо спится, не дышится и не живется толком.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

* внешность не принципиальна, любая вкусная для тебя обёртка — мне важно содержание.
     
так вышло, что я пару раз моргнула и сюжет стал слишком обширным для того, чтобы упомянуть все детали в одной заявке, по всем лучшим традициям — дальше больше, включая интересную деталь с тем, что диана на самом деле приходится альберту сестрой только по матери, считай, что это спойлер, а как так вышло узнаешь в следующих сериях — я и моя шиза на страже всех будущих вопросов.

как ты уже понимаешь, мне нравится рассказывать историю гораздо больше, чем давать сухое описание персонажа, я всеми руками за ту долю свободы, которая нужна для того, чтобы тебе самому было интересно играть и развивать его историю самостоятельно.

главное, что тебе нужно знать конкретно обо мне — я пишу примерно 4-8к, могу в любое лицо, хоть второе, с большими буквами или без них, мне не принципиальна птица-тройка, но все мои тексты бывают довольно специфическими и пространственными, мне нравится играться с метафорами, сочитать несочитаемое, сплетать все в длинные предложения и по-всякому издеваться над словами — будет классно, если ты забьешь на дежурные приветствия и придешь ко мне в тг сразу с постом, выцепить по стандарту можно в гостевой.

если ты не закатываешь глаза, когда кто-то шутит про хуи, например я, готов вечерами заскакивать на огонёк во флуд и быть частью общей в меру ебанутой, но прикольной атмосферы, то знай, я тебя уже жду так, что хатико бы мной гордился.

thorfinn rowle
{ 31, пожиратель смерти, [ryan gosling], чистокровен, соучредитель фонда для осиротевших волшебников}

ИСТОРИЯ ПЕРСОНАЖА

[indent] в табачном дыме растворяется агрессия, она же течет по венам, нейротоксином разъедает сосуды, рвет натянутые струны - нервы. торфинн этим чувством упивается, в сомнительном экстазе, откидывая голову назад, закрывает глаза и дышит шумно. он воздух из атмосферы забирает, привыкший точно так же забирать все, что заблагорассудится - власть, права, женщин, жизни. торфинн - ненасытный, жадный донельзя.

[indent] в вечной усталости виня напряжение, упорно не замечает, что напряжение это - он сам, вся его фигура, выражающая опасность. окружающие нутром чувствуют, что таких, как роули, следует обходить стороной, но приветливо улыбаются, размахивают руками, приближаются. торфинн делает три шага назад, держит дистанцию, не позволяет ни единой душе в его личное пространство проникнуть. он - одиночка, не стайное животное, падальщик. растерзанное, кровавое, к его ногам падающее в замедленном движении - эстетика, искусство, зависимость, избавиться от которой сил не находится.

[indent] его улыбка на лице - всегда оскал, проверка на прочность. торфинн людей испытывает, пользует, четко разграничивает рамки между "своим" и "чужим".  в действиях его нет лжи и фальши, он лгунов ненавидит, стирает их непростительным с легкостью мастера, в чьих руках омерзительное приобретает причудливую [отвратительно-прекрасную] форму. торфинна самого не п р о с т и л и за факт его существования, но он из головы эти мысли выкидывает, перечеркивает, плюет на условности.

[indent] торфинн слова "нет" не знает, кулаками выбивает положительный ответ. он в жизни пробивается в прямом и переносном, рыбой об лед бьется, пока не расшибет лоб, не получит справедливость, естественно, в своем понимании. ассоциативный ряд понятия чудовище на себя примеряет и каждый раз убеждается, что монстр - система, а не сосредоточение негативной энергии в одном человеке.

[indent] роули не строит иллюзий, не витает в облаках зефирно-пряничных, объективно оценивает все, что попадает в зону его видимости. рассудительность - не конек, но характерное составляющее, часть пазла, что до сих пор собирается по частицам в цельную картину. элен эту мозаику разбивает, стучит по столу раскрытой ладонью, где врезаются в тонкую кожу острые края головоломки.

[indent] торфинн не боится смерти, ходит с ней рука об руку. скольких он похоронил, меняя оттенки черной мантии, со счета сбивается, ставя крест напротив очередного имени. когда одними датами запоминаются судьбы родителей, он лишь пожимает плечами, сжимая горсть сырой земли в загрубевшей, зарубцевавшейся правой. у него на сердце такие же рубцы, но не затягиваются, не регенерируют, сочатся прозрачной жидкостью, стекают на холодной кафель и там навсегда остаются, въедаясь в швы. торфинн лезет на рожон, прекрасно осознавая свою недолговечность.

[indent] единственное, что имеет сакральное значение - семья [названая], татуировкой выбитая на предплечье. его тело исполосовано рисунками, магическими рунами, защитными оберегами. торфинн верит во всех богов, но не молится, склоняя голову лишь перед владыкой, что выше их всех и самой вселенной. 

[indent] на свадьбе младшего брата грегора, он надирается, в попытке избежать искусственную радость. открывая дверь новому члену их прогнившего изнутри, червивого поместья, он не открывает себя, не собирается изворачиваться скользким ужом на сковородке. торфинн, н и к о г д а не обманывает, даже [особенно] самого себя.

[indent] в табачном дыме растворяется агрессия. торфинн сам растворяется. ведь проще убежать от обыденного и приевшегося, в место, где быть самим собой - значит быть от всего свободным.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

[indent] внимание, спасибо за внимание.
[indent] // во - первых, сейчас начнутся дополнения, которые не вошли в общий текст, потому что я ничего не умею, но факт в том, что торфинн - единственный наследник семьи роули, оставшийся почти целым и совсем не невредимым. родители умерли незадолго до свадьбы его младшего брата грегора и элен [причину придумаем вместе]; сам же грегор отправился на тот свет кормить червей и собирать помидоры пару месяцев назад, потому что инстинкт самосохранения у него отсутствовал, как и мозг.
[indent] // во - вторых, элен была помолвлена с торфинном, но, к счастью [а может и к сожалению], старшие члены, на тот момент, семьи роули распорядились иначе, по причине того, что узнали великую тайну младшенького, которая в глазах общества - позор [грегор - гей, и скрывать свою природу в общем-то не очень собирался], поэтому быстро переиграли партию и выиграли.
[indent] // в - третьих, не делайте из торфинна монстра или явного психопата с психическими нарушениями [это, конечно, не значит, что их нет]. торфинн предан своим идеалам, но не лишен эмоций вовсе.  да, проблемы с самоконтролем и агрессией // да, периодически он перегибает палку // да, импульсивность затмевает разум // ну а кто из нас тут без греха вообще?
[indent] // в - четвертых, элен - учредитель фонда для осиротевших волшебников, торфинн - главный спонсор и, по факту, владелец всего этого мероприятия. ему не то чтобы жаль крох, которые остались без родителей, но он им сочувствует, в отличие от взрослых, дети не виноваты в своей глупости.
[indent] // в - пятых, внешность_детали_черты характера [некоторые] менябельны и подстраиваются исключительно под вас и ваше видение персонажа. я всегда открыта к диалогу и предложениям, не то что 24/7, а 180/20
[indent] // в - шестых, есть еще много чего, что я расскажу уже при личном общении, которое для меня не менее важно, чем обычное перекидывание постами. если вы тоже заряжаетесь от всякого рода зарисовок, музыки и шуток в стиле "триста, отсоси у тракториста", то нам с вами по пути
[indent] // в - седьмых, не останетесь без игры, однозначно. пожирателей - много и все они прекрасны, орденовцев - поменьше, но все они достойные противники, нейтралитета - еще меньше, потому что им запретил стоять в сторонке джейсон стетхем.
[indent] // в - восьмых, почему ты мне все еще не написал? ставлю на счетчик