сидит, определяет масштаб безнадежности тем, насколько боится высоты. считает стук-стук сердца и каждый раз когда сжимается желудок от вида болтающихся с края крыши обутых в новые жёлтые ботинки ног. каждый слишком громкий звук, каждый раз когда пустота между ним и землей тянет к себе без оснований и объяснений. если он смотрит вниз и ему страшно, значит пока всё нормально. джек считает маленькие, еле заметные, пробивающиеся сквозь толщу сгустков чёрных столичных облаков, звёздочки. не уверен в том, во что верит. появились ли все на земле мерцающими огоньками, трепещущими и наконец, спустя вечность одиночества и молчания, тёплое произнесение: "что это за пустота?" неопределенными жестами намекая, что скоро она восполнится. но в одним днём, когда маяки столкнулись, не по совпадению, а предсказанию, мучительными обещаниями о том, что должно было быть, огоньки взорвались ультрафиолетовым хаосом; вулканическим, разноцветным, музыкальным чувством принажлежности кому-то, разбивающим время на осколки.

джек так не считал. джек научился считать, что был создан исключительно для того, чтобы любить себя одного и даже это не всегда правда, но правда то, что любовь джек не дарит просто так. ничьи инициалы не высечены ни на чём вечном и уж тем более не на чёрной глади космоса. космосу не нужна целая планета тлеющих огней. джек ждёт, вспоминает всё подряд, зачем-то про первый поцелуй и все последующие. о том как сказал, что с закрытыми глазами комфортнее, когда осознал, что чужой язык не жжётся привычно спиртом и почувствовал впервые непойми откуда взявшееся удовлетворение, как-то очень по-детски, по-шестнадцатилетнему. убедил себя после, что это было уроком. уроком забывать. уроком отстраняться. уроком, что у сладких слов начинка цианидная начинка. уроком, что та ухмылка прекратит ему сниться. уроком, что чувство будет преследовать. уроком, что он себе больше нравится пьяным. уроком о первоклассном времяпрепровождении. уроком, что ну, рано или поздно это должно было случиться. уроком что если любишь, то люби себя. никогда больше. надо было просто уснуть тогда и уйти наутро без оглядки.

джек оглядывается на тяжелый скрип открывающейся двери, гулом пробивающийся сквозь уже комфортный шелест проезжающих там внизу машин и моросящего дождя. читал в каком-то сборнике мерзких сопливых стихов, что чем крепче ты за что-то держишься, тем быстрее оно из рук твоих выскользнет, как тёплый песок на пляже под летним солнцем. вероятно, поэтому он за руку арчи никогда не брал.

— иди сюда.

такое не чуждо. когда ничего не остаётся кроме как уйти туда где шум почти белый, но джек никогда не приходило в его больную голову попросить кого-нибудь составить компанию. не нужно, необязательно, лучше ведь одному, как и всегда, как и обычно. но это приятно, если не грустно немножко. колено о колено, джек чувствует рядом сидящего арчи лёгким приятным теплом, в контраст холодному полу и ветру на лице. чувствует в маленьком пространстве между электризацию лёгкую и аккуратную, будто змейки-лучики в плазменной лампе. странно, обычно его чувства к арчи больше напоминают вспышки сварки, грубые и беспорядочные. хочется напиться и всё рассказать, вывернуться наизнанку и признаться во всём, но у джека в карманах куртки лишь две банки дешёвого горького и тёмного, как дёготь, пива.

джек при арчи ничего не говорит, молчит по большей части. боится, что если я начнёт говорить, то не сможет остановиться, и боится, что я скажет всё то, чего говорить не должен, скажет всё то, что обещал себе не говорить никогда. потому что не должен такое чувствовать, а арчи не должен знать. постоянно смотрит на него, сжатыми губами улыбаясь, всем своим существом показывая, что ничего не происходит и что всё нормально. знает, что арчи не глупый, но всё равно молчит, иначе не выдержит и скажет, насколько он красивый. если откроет рот дольше чем на две минуты, то сразу скажет, что думает о нём каждую секунду каждого дня, что любит. поэтому улыбается сжимая губы и дома рвёт портреты шариковой ручкой нацарапанные, потому что имя заполняет разум и вытекает несуразными словами и чернилами.

— арт, — ты в моей голове, а так хочется чтоб был в моих руках, — что случилось?

"мне так плохо." слова сказанные сквозь шум в старом сломанном телефоне чуть сердце не остановили. джек любит музыку, сочетания цветов и дорогу на поезде до родительского дома. джек может легко и непринужденно полюбить что угодно, но какое же до злости невозможное чувство, какое хрупкое, нежное чувство — любить именно его.

[indent] Письма с родовыми гербами на дорогом пергаменте, свернутые в трубочку отчёты разведки, короткие записки тайных агентов на клочках пожеванной бумаги или даже платках — леди Монтилье в какой-то момент перестаёт обращать внимание на количество и качество поступаемой к ней на стол корреспонденции; берёт послания машинально, вчитывается в содержание и думает над ответом когда долго, когда отмахивается парой ни к чему не обязывающих фраз или и вовсе не отвечает, поскольку в том нет нужды. Помощник разбирает в день ещё большее количество писем, что-то отсеивает для себя, потому что сам может дать вежливый уклончивый ответ, и лишь самое важное или запутанное относит Жозефине, поскольку боится случайно упустить что-то из-за своей невнимательности или непонятливости. Леди посол ценит его старания. Но даже так, в день она обрабатывает огромное количество информации, зачастую написанной витиевато, громоздко; тесты, через которые продираться приходиться натурально.
[indent] Ярким пятном в её серых буднях всегда становятся короткие и запутанные стишки Рыжей Дженни.
[indent] Это странно, но Жозефине нравится ломать голову над загадками, которые Сэра и её знакомые вкладывают в свои послания. Это отвлекает, заставляет напрягать мозг значительно сильнее, чем при вежливых ответах знати. Леди Монтилье всегда разгадывает эти шарады с улыбкой, строит предположения, которые подписывает к послания перед тем, как отправить их на стол командования.
[indent] Весть об исчезновении Сэры застаёт Жозефину врасплох, как и всех наиболее вовлечённых в дела Скайхолда и Инквизиции. Впрочем, она ни на секунду не сомневается в том, что Рыжая Дженни жива, просто… что-то заставило её скрыться, возможно, уйти в тень. Леди Монтилье знает, что не все расположены к Сэре, что не все доверяют ей, но сама она, почему-то, никогда не подозревала эльфийку в заговоре против их общего дела. И потому она держит свои сомнения при себе, не паникует и терпеливо ждёт весточки, надеясь, что она придёт.
[indent] И она действительно приходит.
[indent] Конечно, леди посол не даст руку на отсечение, что автор нового незатейливого стишка именно Сэра, но ей кажется — или хочется верить? — что она узнаёт стиль, а уж смысл, натренированная прошлым опытом, Жозефина разгадывает и того быстрее. Если верить посланию, что-то назревает, и громыхнуть это что-то может на светском вечере, который устраивает уважаемая леди Норстон, вдовствующая хозяйка небольших владений Орлея. Вечера этой леди известны в основном западной части Орлея, однако, для Жозефины не составляет труда получить приглашение не столько как представителю Инквизиции, сколько как уважаемой в светских кругах леди Монтилье.
[indent] На совете Жозефина просит небольшой отряд в сопровождение. Честно говорит, что у неё имеются подозрения на счёт этого мероприятия, но идти на приём с армией Инквизиции было бы верхом неуважения. Про причастность Сэры, правда, умалчивает - боится зря обнадёжить Инквизитора. Лучше уж она проверит сама, лучше попытается лично встретиться с Рыжей Дженни, которая отправила наводку.
[indent] К приёму леди Монтилье готовится загодя. Подобающее платье вместо официальных смокингов, налёт косметики и уложенные в роскошную причёску волосы - весь её вид кричит о принадлежности к уважаемому роду, а не военной организации, и этого эффекта посол и добивается. Начищенная до блеска маска лежит на коленях пока экипаж везёт Жозефину к поместью леди Норстон. Церемониальные поклоны с хозяйкой вечера, ненавязчивые пока ещё беседы с гостями... В воздухе висит что-то, но леди Монтилье заглушает тревожность шампанским и искусно играет свою роль, посматривая по сторонам в поисках знака, который бы доказал ей, что она не ошиблась и не зря приехала сюда.