R Campbell
Arthur Darvill

► возраст: выбор за вами, но около 25, учитывая профессию
► деятельность: интерн
► родной город: ваш выбор

Я знаю, что я ничего о тебе не знаю. Абсолютно ничего. Твоя фамилия - Кэмпбелл, твоё имя начинается на букву "Р", ты работаешь интерном в ближайшей к моему дому поликлинике и знаком с моей сестрой. И своей уникальной красотой ты вдохновляешь меня, как не вдохновлял никто и никогда. Вот, собственно, и всё, что мне о тебе известно.

Ты, скорее всего, даже не помнишь о моём существовании - мы всего раз столкнулись в коридорах поликлиники, после чего ты смущённо проворчал что-то себе под нос и унёсся прочь. Зато я о тебе не забыл. Просто не смог бы. И отныне я при первой же возможности мчусь в ненавистные до этого мне стены под предлогом сдать уже тысячный по счёту анализ, только чтобы увидеть тебя и украдкой, спрятавшись за углом, сделать пару снимков. Я бережно храню их, то и дело просматривая и клянясь себе, что в следующий раз обязательно заговорю с тобой, однако всякий раз, когда вижу тебя, вся моя решительность растворяется примерно на уровне трясущихся от волнения кончиков пальцев. Мне долгое время удавалось держать моё странное увлечение в секрете, однако всё тайное рано или поздно становится явным, ведь так? Вот и Мэриан, моя младшая сестра, совсем недавно нашла заветную папку с твоими фотографиями. Казалось бы, ничто не способно сделать момент ещё более неловким, но, как говорится в одной крайне хреновой песне, всё невозможное возможно. Мэриан узнала в тебе своего давнишнего знакомого. И сказать, что эта история, скорее жутковатая, чем милая, приняла неожиданный оборот, значит не сказать ничего. 

► дополнительно:
Первое и самое главное: внешность не меняема. Я даже не знаю, какую шикарную альтернативу нужно предложить, чтобы я согласился. И это ни в коем случае не высокомерие, просто история в моей голове разворачивается именно между Смитом и Дарвиллом.
Второе, но тоже безумно важное: у нас [у меня и моей сестрёнки Мэриан] подготовлено для тебя два совершенно разных направления развития сюжета. Когда ты появишься, мы втроем выберем тот вариант, что тебе больше по душе.
Ну и стандартное третье: я очень тебя жду. Очень. Приходи, будь активен, никуда не исчезай. Я не привередлив ни к размеру постов (сам пишу по 5-6к, иногда больше, иногда меньше), ни к лицу повествования, ни к частоте написания. Я требую только адекватности, грамотности и интереса к персонажу. А тебе могу предложить увлекательную игру, охотное общение и, разумеется, целые вагоны любви.

ваш пост

будеткогданапишется

Joshua Hunters (например)
Jamie Dornan (например)

► возраст: 25-28
► деятельность: на ваш выбор
► родной город: на ваш выбор

Джошуа встретил Эрлинга в один из самых неприятных периодов его жизни: второй проходил реабилитацию в больнице О-Клэра после того, как всадил себе в шею осколок стекла, не сумев справиться с наплывом эмоций от того, что ему отказывают (звучит, конечно же, так себе). Впрочем, в зависимости от рода деятельности Джошуа это можно слегка сдвинуть вперед.
Джошуа, если выбирать одно слово для того, чтобы его характеризовать – теплый. Он хорошо слушает, и, главное, слышит, вскрывая под словами то, что на самом деле хочет до него донести человек. Он кажется мягким и практически бесхребетным при первом взгляде, но на деле, если копнуть глубже, оказывается если не кремнем, то чем-то близким к этому – и именно этот контраст Эрлингу непонятен и кажется невероятно волнующим. Джошуа умен и очень хорошо разбирается в сфере своей деятельности, в то же время предпочитая эту часть своей личности держать под покровом тайны, не раскрываясь каждому человеку, что встречается в его жизни. Он, в принципе, что-то вроде темной лошадки, хорошо подмечающей особенности людей вокруг себя и внимательно слушающей чужие секреты.
Ему хочется узнать Эрлинга ближе – тот же, привыкший общаться с людьми посредством взаимной похоти, не удивлен этим, поддаваясь твердому «нет» от мужчины, а со временем начинает переживать, что ему совершенно нечего показать Джошуа. Твердая позиция Джошуа против его возрастной эмоциональности, изначально теплое и заботливое отношение первого к людям против совершенно наплевательского второго, выбор в пользу общения у старшего и в пользу тактильных контактов у младшего – все это со временем начинает давить на Эрлинга, заставляя погружаться вглубь себя и начать заниматься самобичеванием.
Джошуа вряд ли хочется и нравится учить кого-то жить, и потому он не занимается этим с Эрлингом, воспринимая его цельным, уже сформировавшимся человеком и помогая ему принять свои поступки.
Взбудораженный и чувствующий себя незащищенным Эрлинг вполне сознательно отталкивает Джошуа первое время, не принимая его знаки внимания – и, в принципе, его можно понять, учитывая достаточно сложную историю его редко близких отношений с людьми. Джошуа понимает это и принимает в себе, узнавая для себя совершенно разного Эрлинга, и с неким подобием благодарности принимая то, что перед ним юноша раскрывается совершенно по-другому, нежели перед кем-либо другим.
Возможно, Джошуа был женат, возможно, у него были длительные отношения - в принципе, это не так важно, потому что он предпочитает сам о них не распространяться, а Эрлингу то ли действительно не интересно, то ли он продолжает подстраиваться под свою обычную модель поведения, впрочем, постепенно вываливая мужчине всю подноготную своих отношений, в которой кроется многое для того, чтобы объяснить его поведение по жизни.
Они в первый раз целуются, когда этого хочет Джошуа, и даже когда через пару месяцев он говорит что-то вроде «тебе позволено целовать в ответ, дурачок», он все равно замечает, что Эрлинг иногда ждет от него разрешения.

► дополнительно:
на самом деле, в этой истории можно поменять вообще все, оставив единственный очень важный аспект: это должны быть теплые отношения, без обилия страданий с обеих сторон (но так как мы тут все любители пострадать по поводу и без, я, конечно же, не исключаю присутствия этого вообще).
я достаточно быстро пишу, если у меня нет сильных загрузов в жизни или если я не ловлю макконахи (что в принципе постоянно, но я умею с этим справляться), я готов к любым обсуждениям конкретной этой или любой другой истории, что вы хотите мне предложить; я считаю себя грамотным и иногда смешным, и я совершенно не владею фотошопом, но зато я очень хорошо обращаюсь со словами. в общем, приходите, и у меня есть скайп, потому что я наконец-то освоил эти ваши молодежные штучки для общения.

ваш пост

- Чем ты был занят? – как можно более буднично спрашивает Лиам, разливая чай в чашки; в его доме редко водилось что-то, кроме еды, которую можно было разогреть в микроволновке и огромного количества чая и кофе, и потому ему особо нравился культ еды Дейла: то, как он выбирал продукты и блюда, то как он их подавал и сервировал стол, все это вызывало у него искреннее восхищение. – Мне жаль, что мне нечего тебе предложить, кроме этого, и я не уверен, что ты будешь рад засохшему печенью или лазанье из микроволновки, и мне кажется, что тебе бы не очень хотелось заказывать еду на дом, но если ты хочешь есть, я что-нибудь придумаю, - Лиам тараторит, как и всегда, когда он волновался, и сейчас его волнение было более чем оправдано, но Дейл мягко улыбается, поднимая руку.
- Все в порядке, Лиам, - он говорит это так уверенно, что Лиам, и вправду, успокаивается. – Я совершенно не голоден, и, возможно, мне бы стоило озаботиться и принести тебе еды, учитывая, что завален работой из нас исключительно ты, - на этих словах Лиам садится напротив Дейла, дуя в кружку с чаем. Он был невероятно взволнован, впуская скульптора в свой дом, и то, как на безымянном пальце правой руке блестело кольцо, что подарил ему Дейл, заставляло его одновременно нервничать и смотреть на мастера совершенно другим взглядом. – Я путешествовал, если быть честным, чтобы найти вдохновение для новых работ, - он говорит это, отпивая чая, и Лиам кивает, складывая одну ногу на стул, а вторую устраивая на первой. – Если ты желаешь, я могу тебе показать несколько, - Лиам кивает еще усерднее, пытаясь одновременно не подавиться чаем. Пока Дейл уходит в прихожую, видимо, чтобы забрать свои эскизы с какого-то из столиков, что там стоят, Лиам размышляет на тему того, что это уже давно перестало быть просто встречами для статьи, и подарок Дейла – очередное тому доказательство. Ему страшно захотелось подойти к ближайшему зеркалу и рассмотреть то, что в нем увидел Дейл, когда решил, что Лиам достоин его общества, что-то такое, что привлекло его, потому что сам он в упор не мог этого в себе заметить. Конечно, он был неплох и видом, и профессией, и умом, но Лиам никогда и мечтать не смел, чтобы мужчина вроде Дейла Вернена обратил на него внимание и обращался с ним так обходительно и вежливо, как это делал мастер. В мыслях об этом проходит какое-то время, и скульптор возвращается на кухню, подходя к Лиаму и выкладывая бумаги на стол – они снова в критической близости, и у Лиама перехватывает дыхание. – Смотри, - тихо говорит мастер, и Лиам, отпивая еще чая и отставляя кружку, внимательно оглядывает бумаги. На всех изображен мужчина, и, вглядываясь в его лицо, он, внезапно, видит себя – его нос, улыбка с чуть кривым прикусом, даже маленькая точка в левой носогубной складке, его родинка, и, улыбаясь, Лиам запускает левую руку в волосы.
- Мне следует воспринимать как комплимент то, что эта скульптура похожа на меня? – он спрашивает это с улыбкой, поворачивая голову к скульптору, и тот хмурится, вглядываясь в собственные штрихи. – Это была шутка, Дейл, но, тем не менее, мне очень нравится, - добавляет он, глядя на то, как скульптор скользит взглядом по бумаге. – Ты гениален, и я не могу перестать восхищаться этим, - добавляет он чуть тише, снова уставляясь на бумаги. Дейл опускается слишком низко, почти касаясь его плеча, и, чувствуя себя несколько неуютно, Лиам вздрагивает, отодвигаясь; совершенно не потому, что ему не хотелось физического контакта с Дейлом, скорее наоборот, и, понимая, что ему будет сложно себя контролировать, он интуитивно пытается сделать так, чтобы ему самому было комфортнее. Мастер, посмотрев на эскизы еще какое-то время, хмыкает и собирает их в стопку, что оставляет на столе, и, усаживаясь напротив Лиама, отпивает чая.
Они беседуют какое-то время на отвлеченные темы, и Вернен рассказывает об Италии – Лиам слушает с упоением, но, через какое-то время понимая, что ему действительно нужно работать, он вынужден прервать эту беседу. Он оставляет Дейла осматривать его квартиру, в которой, впрочем, не было ничего примечательного, он усаживается обратно за компьютер, чтобы просмотреть несколько макетов на выпуск, что будет через месяц. Дейл ходит недолго, что логично, ведь квартира Лиама по сравнению с его особняком не крохотная, но маленькая, хотя, сравнивая ее с размерами стандартных квартир, она казалась Лиаму огромной.
- Что-нибудь приглянулось? – спрашивает Лиам, не отрываясь от экрана и отпивая еще кофе. Он сидит, сложив ноги в позе лотоса и, понимая, что Дейл заходит в комнату, ощущает нужду прерваться. Потянувшись за пепельницей и пачкой сигарет, он быстро закуривает, упираясь локтем в стол. Скульптор выглядит заинтересованным, и, забирая кресло, что стоит рядом с его кроватью, садится рядом с Лиамом, с усмешкой наблюдая за тем, как тот выпускает дым.
- Мне понравилось решительно все, - говорит мастер, чуть откидываясь на спинке стула. Лиам затягивается, выпуская дым вверх, и, скидывая пепел, вопросительно смотрит на скульптора. - Впрочем, чем расписывать все мелочи, которые тебя характеризуют, я лучше поинтересуюсь, есть ли на твоем компьютере макет выпуска обо мне, - произносит Дейл, и Лиам смеется, кивая.
- Конечно, - отвечает он, кидая быстрый взгляд на экран. - Но ты же все равно его увидишь, или тебе очень хочется непосредственно принять участие? Судя по тому, сколько комментариев ты оставил в моих записях, тебе нравится все контролировать, - Лиам говорит это лукаво, чуть опуская голову и улыбаясь, и Дейл поднимает руки.
- Поймал с поличным, - он улыбается, и Лиам смеется от того, насколько по-хорошему смешным и, можно сказать, озорным, Дейл иногда становится рядом с ним, и, хотелось бы приписать это в свои заслуги, что, пожалуй, он и делает. Тишина чуть затягивается, и, вздыхая, Лиам поворачивается к экрану.
- Я покажу один разворот, - решительно говорит он, и то, как глаза Вернена загораются в этот момент, заставляет его улыбнуться шире; самовлюбленность мастера нравилась ему так же сильно, как и все остальное в нем. Лиам открывает обещанный разворот - на нем одна из тех фотографий, что он сделал в студии и темно-коричневый текст с золотистым заголовком. Дейл тут сосредоточен, натягивает перчатку на руку, и Лиам невероятно нравится этот кадр, как, впрочем, и любой другой, на котором есть мастер. - Этот я оформлял самостоятельно, - добавляет он, и, наблюдая за тем, как внимательно скульптор смотрит в экран, он затягивается еще раз, выпуская дым в компьютер; тот сталкивается с поверхностью, и, обволакивая ее, поднимается вверх.
- У тебя отличный вкус, - голос Дейла хриплый, глубокий, и Лиам словно расплывается в этой интонации так же сильно, как и от любого другого комплимента, который делал ему мастер. - Точно не покажешь еще? - спрашивает он, и Лиам качает головой, быть может, и покажет, но позже, когда это будет уже готово. - Мне нравится то, как ты верен своим словам, - от этого Лиам смеется, закидывая голову, и, хотелось бы ему списать это на случайность, но все же выпускает дым в обнаженную шею Дейла прямо перед собой.
То, что Дейл попал в его квартиру было вполне логичным – в конце концов, в его доме Лиам осмотрел уже каждый уголок, и, в конце концов, в отношениях всегда происходит так, что люди открываются друг другу по очереди, постепенно. Вздрагивая от того, что он назвал то, что происходит между ними с Дейлом «отношениями», он хочет отделаться от этого ощущения, но то, как он себя чувствует рядом с ним, вызывало желание называть это именно так. Дейл Вернен с каждой встречей с ним казался все менее недосягаемым, и Лиаму нравилось это все больше; в его планы совершенно не входило находить с ним настолько близкий и интимный контакт, но это был чертовски рад тому, что все складывалось именно так.
Лиам открывает свои записи впервые за все это время: разлука с Дейлом выбила из него все желание смотреть в них, и, листая, он обнаруживает пометки на полях. Ему бы хотелось возмутиться от того, что Дейл в принципе полез в его записи, но, смотря на них, он чувствует лишь какое-то благоговение – почерк мастера был таким же идеальным и изящным, как и его творения. Вот тут он исправил одно слово на действительно более подходящее, а вот тут перечеркнул целый абзац, подписав, что он не вписывается в общую концепцию статьи, и, чуть пораздумав, Лиам решил, что он согласен.
«Дейл смотрит на меня с мягкой снисходительностью, впрочем, я его не виню – он один из тех гениев своего времени, который останется в истории, а я достоин лишь того, чтобы писать о нем» - перечитывая это предложение, Лиам видит маленькую заметку на полях. «Снисходительность? Это очень вряд ли, Лиам» - от этого Лиам улыбается себе под нос, и, натыкаясь взглядом на кольцо, что красовалось на его пальце, бережно проводит по нему пальцами свободной руки.
После того вечера разговоров было еще больше – фото того, как Дейл выходит из его подъезда напечатали почти во всех журналах, косвенно связанных с искусством, во многих, специализирующихся на сплетнях, и Лиаму было тяжело находиться в редакции первые несколько дней. Начиная очередную планерку, Лиам глубоко вдыхает – ему бы следовало уже дать какой-то комментарий, но единственное, что он может сказать, звучит достаточно грубо. Оглядывая журналистов, собравшихся на это мероприятие, он кидает взгляд в собственные записи, снова натыкаясь взглядом на кольцо, и сейчас он, похоже, решился.
- Всем здравствуйте и первое, что я хочу сказать – мое общение с Дейлом Верненом не имеет никакого к вам отношения, и если я увижу, что обсуждение этого будет мешать вашей работе в этой редакции, я отстраню вас на какое-то время. Это мое личное дело и моя личная жизнь, и если вы внезапно увидите его в редакции, не стоит подлетать с идиотскими вопросами. Все уяснили? – он снова обводит взглядом своих подчиненных, и ему все же не нравилось быть грубым, но то, что Дейл появился в его жизни так внезапно, выбивало его из колеи, и ему совершенно не хотелось, чтобы его подчиненные сбивались так же, как и он. – Итак, поехали дальше, - спокойно говорит Лиам, переходя к теме собрания, и, когда он с него выходит, он понимает, что, наверное, это все же было правильным решением. Проходя в свой кабинет, он слышит лишь обсуждение тех заданий, что он дал, и это успокаивает его.
Дейл Вернен так быстро пробрался во все сферы его жизни, заполнив их полностью собой, что Лиаму даже становилось страшно от того, как он умудрился сделать это с такой легкостью и изяществом.

jessie unknown
ezra miller

► возраст: 22-25 y.o.
► деятельность:  духовный сын организации "путь спасения".
► родной город: о-клэр или окрестные.

♫ emily wells – becomes the color

В первый раз Джесси пытается убить себя в шестнадцать; его девушка предпочла симпатичного футболиста, и это, в общем-то, обычная история и явно не стоит таких нервов. Джесси приходит домой расстроенный, от него сильно пахнет марихуаной; он запутается, когда будет рассказывать, достал ли сначала веревку, задумался ли о том, что делает, хоть на мгновение, вспомнил ли, что стало отправной точкой. Балка накренится, веревка оборвется - вмешается случай, и Джесси рухнет кулем на землю, так и не осуществив задуманное.
Во второй раз это происходит еще более спонтанно: Джесси закрывается в ванной во время веселой студенческой вечеринки и вспарывает себе вены - больше позерства ради, чем из желания навредить себе. Он опустошен тотальным контролем со стороны семьи, раздавлен насмешками друзей, унижен отказом очередной девицы - по крайней мере, так он сам будет рассказывать своему лечащему врачу.
В "Путь спасения" он попадает, когда знакомится с кем-то из пациентов своего доктора - очень неудачным решением были ее групповые занятия, которые в конечном счете вылились в то, что парень ушел с головой в деятельность полулегальной организации, которая под видом реабилитационной группы благословляет своих дочерей и сынов на уход из жизни. Через год Джесси замечает, что больше половины тех, кто ходил сюда вместе с ним в самом начале, уже больше никогда не появляются - сам же он в душе лелеет свой шанс заполучить идеальную смерть и прославиться на всю Америку; а пока - Джесси становится "духовным сыном", входит в высшие слои организации, и вместе с другими себе подобными проповедует скорейшее освобождение от всего мирского.
Когда с ним связывается один из адептов британского филиала, Джесси даже не верит, что это происходит на самом деле; слишком влиятельный человек дает ему ответственное поручение, и Джесси начинает выполнять новую миссию.
Только он не учитывает, каким боком ему все это может выйти.

► дополнительно:
Джесси - человек, который пересылает/доставляет/подбрасывает Верджилу Бэкону письма его умершего любовника, Ирвинга. Возлюбленный покончил с собой не без усилий прекрасной организации "Путь спасения". Сам Джесси с ним не был знаком, зато теперь он связан с неким мистером Х из Великобритании, который велел ему превратить жизнь мистера Бэкона в ад.
Остальное сообщу лично, пишите!
От вас - посты среднего размера и средней скорости, я универсален во всем, что касается стиля/прописных букв/етс. Учитывая, что все мы тут не в своем уме, как говорил Чеширский кот, игра для персонажа найдется, от меня занимательный сюжет и вовлеченность гарантированы. По мере сил буду помогать с графикой. Имя, внешность, некоторые другие детали обговариваемы. Приходите, очень вас жду.

заявка с большой, так что пост будет с маленькой

серый костюм, нотки стали в голосе, взгляд не на аудиторию, а внутрь себя – все это верджилу очень идет. он встает за кафедру, потирает руки, чтобы слегка разогнать кровь и очень быстро, едва заметно даже для себя, смотрит на задние ряды – там мирно посапывает какая-то бритоголовая девушка, и бэкону, в принципе, все равно, что она тут забыла и с его ли она курса.
верджил недоволен тем, что (кого) он там (не) находит и закрывает глаза на секунду, чтобы досчитать до трех и начать занятие.
работа преподавателем никогда не была пределом его мечтаний – он больше слушатель, чем рассказчик, чаще думает о себе, чем об аудитории напротив; если бы он хотел, то мог бы говорить громче, четче, выделять нужные слова интонациями и завоевывать зал, но ему плевать. подобно многим, он отчитывает курс монотонно, перелистывает слайды с занудным равновесием.
он читает так, чтобы было слышно только на первых рядах. специально, чтобы не мешать безмятежному сну лысой студентки.
но все понимают, что он просто не заинтересован в этой деятельности больше.
да и не в какой другой, если говорить начистоту.
ирвинг кэндл иногда приходил на его лекции в англии. это были совершенно другие занятия, целый иной мир, выведенный из равновесия. бэкон блистал, когда хотел – для ирвинга он всегда был таким, другого тот просто не видел. верджил же знал о себе больше, чем о ком-либо и просто не хотел распыляться на остальных. большую часть жизнь он провел чуть скучающе – мир быстро надоедал, точнее, надоедали люди, их глупость непроходимая, неумение признавать и учитывать свои ошибки, и еще много таких мелочей, в которых заключается человеческая природа и которые он, верджил бэкон, феерически и непринужденно умел обходить.
только ирвингу он мог простить все – слишком много он в него сложил, да и парень быстро схватывал. ирвинг был почти личным совершенством, скульптурным изделием, которое год за годом обтачивал острый ум верджила бэкона.
ирвинг был больше, чем верджил мог мечтать в свои двадцать, двадцать два, двадцать пять, пока не встретил его. верджил вряд ли когда-нибудь признает это вслух, но именно ему в свое время повезло с ирвингом, а не наоборот.
и когда сейчас он пытается найти (находит) его в совершенно ином человеке, то вновь воспринимает себя как счастливый билет, вытянутый хамоватым смазливым студентиком.
только парта на последнем ряду пуста, и это бесит до дрожи в руках.
-
верджил не думает, что это слишком глупо, у него вообще все ценностные ориентиры сбиты, и он любуется на фотографию блондина (стараясь не задерживать в памяти образ его мертвого лица) в пустой аудитории, а после прячет в портмоне затертый снимок – один из десятка похожих. болит чуть меньше, ощущается не так остро – щепки дотлевают, верджил почти не думает о том, кто ухаживает за могилой, и стоят ли там еще любимые цветы.
привычная модель поведения – я, только я и ничего кроме – восстанавливается после кратковременного сбоя; гайки закручиваются, иногда чуть сильнее сдавливая в районе солнечного сплетения, но уже совсем не так, как осенью. теперь, когда история с письмами – так и не разгаданная, но имеющая конец – осталась в прошлом, пришло время встряхнуть себя.
бэкон знает того, кто может выдать нужный заряд.
-
со спины, вне зоны доступа самодовольной физиономии, шепард выглядит совсем ребенком.
это совсем –
совсем не замена.
тут всё иначе.
верджил не задумывается о том, что с другим человеком все должно быть по-другому; ему в его мире хорошо и так. и те два раза было хорошо, даже очень. ощущения новизны не хватало ему больше, чем он мог предположить; стабильность, давно ставшая для бэкона единственно верной тропой, внезапно оборвалась над пропастью – америка, ирвинг, теперь он.
может, шанс возвыситься есть только после падения на дно.
– мистер шепард.
от интонации бэкона по металлу пошла бы коррозия; он останавливается на углу, держа в руках толстую папку с документами. верджил совсем не собирался выбирать этот путь для того, чтобы попасть в департамент, но тут впору поверить в судьбу. или в то, что илай шепард намеренно выбрал наименее вероятный вариант их столкновения, а бэкон оказался чуть зол и пропустил нужный поворот.
– человек всего лишь пастух бытия, мистер шепард, а не господин всего сущего. безусловно, можно полемизировать с герром хайдеггером и его пониманием человеческой свободы, но, насколько я помню, никто, как минимум, не освобождал вас от посещения моего курса.
бэкон приподнимает бровь и на секунду оказывается почти беззаботным и почти молодым. впрочем, темно-фиолетовые мешки под глазами враз стирают и эту иллюзию; он уже начал седеть, немного и неощутимо для окружающих, но ирвинг бы, например, точно заметил серебряные нити – как замечает их и сам верджил.
но рядом с шепардом бэкону вновь двадцать шесть.
и это тоже, кстати, чертовски хорошее ощущение.
верджил готов обрушить на него всю свою ярость, устроить сцену в коридоре. в других обстоятельствах он бы себя так не вел, но он неотрывно смотрит в глаза илаю, ожидая увидеть взгляд совершенно другого человека. спросить у того, почему он так поступил, но ирвинг не приходит даже во сне. он решил никогда не возвращаться. бэкон готов наорать на него за это, и ему услужливо предоставлен шепард.
впрочем, быть невозмутимым в данных обстоятельствах еще лучше.
как и в случае с кэндлом, с шепардом верджил не может отделить зерна от плевел и точно оценить его психологическое состояние; но сейчас ему, наконец, удалось застичь парня врасплох, и он намерен извлечь максимальную пользу из этой ситуации. в конце концов, этот зуд между ребрами не является признаком чего-то хорошего. верджил хочет прояснить это – здесь и сейчас;
глаза шепарда же стирают установленный курс с радара.

по первому зову потенциального игрока

grace fletcher
brianna lance

► возраст: 23/24
► деятельность:  на ваш выбор (вполне возможно, профессия творческая)
► родной город: лондон

моя алмазная, чудесная, дорогая сестра, я так по тебе скучала.
уже прошло три года, как я переехала в о-клэр. и улетучились четырнадцать месяцев с нашей последней встречи в лондоне, состоявшейся на рождество 2014-ого. ты была тогда такой невообразимо взрослой, состоявшейся и счастливой, что я подумала - моя милая девочка превратилась в статную женщину и завидную невесту, пока я сшивала свое сердце по кускам по ту сторону океана. помню, как мы все переживали, когда ты уехала поступать во францию. но мы все даже не позволили себе сомневаться в том, что в списках первокурсников страсбургского университета будет гордо красоваться имя грейс флетчер. ты попросту не умела подводить верящих в тебя людей, в отличии от меня. и натура ты более тонкая, нежели я. твое нутро привыкло питаться исключительно положительными эмоциями, в то время как я строю каждый миллиметр на личной драме, пропуская все с огромной силой через себя. и поэтому аппетиты моей музы утолить намного сложнее, а с тобой стоит только красиво подать одну хрупкую фразу, и ты сразу расплываешься и восхищаешься теплыми волнами вдохновения. ты безумно грациозна в своих чувствах и легка на подъем, ответственна до белого каления, считаешь, что гармония хранится в абсолютном молчании. не любишь громких слов, как в прямом, так и в переносном смысле. обидчива, но отходчива, не терпишь подолгу находиться в конфликте с родным человеком. не понимала моего буйного характера и неустойчивого настроения, не видела смысла в моем желании разыграть комедию и сломать трагедию одномоментно. для тебя все имеет свое предназначение и место, все должно идти по порядку, размеренно и тихо. я поражаюсь твоей любви к окружающим и способности обходить острые углы. ты сделаешь все ради того, чтобы ближнему было сладко. я безмерно ценю в тебе искреннюю самоотдачу, но не устаю напоминать, что именно из-за такого ангельского отношения к порой бесцеремонным и жестоким людям появляются химические ожоги, которые ничего не сгладит. увы, ты зависима от общественного мнения, но, надеюсь, теперь уже научилась отвечать всем недоброжелателям грубо и не испытывать после этого угрызения совести. ты же обещала мне быть сильной, грейси. и я знаю, что у тебя получится это на пять с плюсом.

Отрывок из моей биографии, который поможет восстановить картину нашего детства.

Меня зовут Флоренс Патриция Флетчер. Я сделала свой первый вдох на закате 28-ого дня августа, в 1989-ом году. Мои родители, Эвелин и Николас, к пребольшому сожалению, развелись через четыре года после того, как я появилась на свет. Их ветхое суденышко брака разбилось о железное утверждение, прошедшее многовековую закалку - "не сошлись характерами". За это время у меня появилась младшая сестра Грейс, которая заслужила раскол нашей семьи еще меньше меня. Моя мать - американка, а отец - британец, соответственно, папа пытался какими-то волшебными способами повернуть время вспять и склеить разбитую вдребезги вазу, олицетворяющую погибающие отношения моих родителей, но мама, будучи по натуре прогрессивной, не стала возиться с осколками. Я была слишком мала, чтобы полностью осознавать произошедшее, но это, пожалуй, только плюс - переживать развод родителей и наблюдать их постоянные ссоры в, например, подростковом возрасте слишком тяжко. Вскоре мама съехалась с соседом, живущим в собственном доме через улицу. Дело в том, что наш дом, в котором мы жили все это время, принадлежал отцу, а он сразу после развода уехал в Глазго. Мы с сестрой остались с мамой и служили бесплатным к ней приложением. Таким образом, у нас с Грейс появились два сводных старших брата и еще одна сестра. Сейчас мы прекрасно поддерживаем отношения и ценим друг друга, вспоминаем шумное детство и не скрываем улыбок, но так же искренне удивляемся, каким образом мы уживались в одном доме, будучи детьми. Это было поистине нелегкое время для нас пятерых: столкновение вкусов, характеров, настроений и ко всему разница в возрасте не давали нам даже повода, чтобы мирно собраться и поговорить по душам.

чувство стиля у нас, сестер флетчер, в крови. мы убедились в этом еще в раннем детстве, когда мама вместо сказок читала нам выдержки из ее собственных лекций по искусствоведению, а затем знакомила нас с эпохами прошлого, ценностями ушедших веков, различными произведениями искусства, памятниками старины и, естественно, манерой наших давно исчезнувших предков одеваться. помню, как мы задавали жару всей школе и наряжались довольно странно, в силу наших финансовых возможностей, выражая протест нынешним устоям моды и любовь ко всему старинному. позже стало легче: появились деньги на действительно прекрасные вещи, соответствующие нашему представлению о стиле в целом. появились вместительные шкафы, а после и целая комната для нашего маленького безумия. потом ты уехала во францию, страну, дышащую великой историей, и забрала свою добрую половину богатств из шелка, атласа, бархата и парчи.
я тоже от тебя не стала отставать, решила полностью переехать на родину нашей матери, в ее дом, где мы с тобой были только три раза. здесь многое изменилось с тех пор: я сделала косметический ремонт и фактически воссоздала точную копию хаоса, который все эти годы бушевал у нас в комнатах (равно так же, как и у меня в голове).
отныне нашей разлуке подошел конец: помнишь, я упомянула нашу последнюю встречу в лондоне? мне действительно тебя безумно не хватало все это время. а теперь, что теперь? младшая сестра флетчер пересекла океан следом за старшей. мы теперь вместе, ты и я, два солнечных ребенка, две крестницы луны. ты около месяца обитала в моем уютном гнездышке, деля крышу не только со мной, но и с моей возлюбленной, а недавно общими усилиями мы нашли тебе небольшую, но удобную квартиру, чтобы ты жила в свое удовольствие и занималась любимым делом.

► дополнительно:
ох.
знаете, грейс - смесь всего самого прекрасного, утонченного, теплого, нежного и замечательного, что только можно себе представить. если флоренс порой подвластна ярости, то грейс - вылитая женщина-гармония. если сравнивать двух сестер с ветрами, то флоренс - порывистый ураган, в минуты гнева страшный, громкий и неистовый, а в вырванные мгновения затишья меланхоличный и страдальческий. грейс же, наоборот, легкий поцелуй летнего ветра, такого же соленого, как ласковое море. такого же свежего и бодрящего, как парящий в вершинах гор сказочный снег, мерно ложащийся на вечнозеленые иголки сосен и елей. глубоко в душе все происходит по обратному сценарию: флоренс ранима, ее легко сломать и заставить броситься в слезы и в вечные самокопания, а грейс, несмотря на ее видимую хрупкость, довольно сильна морально. что касается фразы "зависима от общественного мнения" - минус младшей сестры флетчер в том, что она хочет быть идеальной для всех и каждого, но не понимает, что многие не достойны ее благосклонности. от этого и болеет.
грейс - человек, не устающий совершенствоваться. помните это, когда будете придумывать род занятий персонажа. возможно даже, она стала искусствоведом, пошла по стопам матери. эта специальность ей очень подходит. еще есть вариант с индустрией моды, тоже весьма привлекательный.
хочется писать безумное количество символов, но это не есть хорошо, так как моя заявка уже кажется большой и нечитабельной. но, каждый напечатанный символ - частичка моего большого сердца.
буду молиться всем богам, чтобы они подарили мне такую прекрасную сестру.
приходи, умоляю тебя, не смотри, не думай, не робей.
приходи.

космическая брианна для безграничного вдохновения.

ваш пост

и в дождь, и в снег, даже во время конца света отправлю пост, если того потребует потенциальный игрок.

sean morrow
matthew mcconaughey

► возраст: ~ 35
► деятельность: хозяин клуба Hysteria
► родной город: о-клэр

мы познакомились год назад, когда я, с тихой улыбкой, села напротив тебя на дубовый барный стул. ты протирал стойку, стараясь привести все в порядок перед закрытием, и явно помышлял о новой сигарете, которую выкуришь сразу после завершения работы.
— закрыто. вывеску не видела? — недовольно произнес ты, даже не подняв глаза.
— я по объявлению. барменша. — я отвечала настойчиво, ведь мне нужна эта работа.
— закрыто.
— а я по объявлению.
— закрыто, — ты уже начал закипать; твоя рука, до того водившая тряпкой по столу, наконец остановилась, и ты поднял глаза, — приходи завтра.
— барменша. вот резюме, рекомендации и тому подобное, — я протянула увесистую светло-коричневую папку, перевязанную вощаным шнуром.
ты рассмеялся. таким редким голосом, словно мурчание льва.
— это бар, девушка. бар. ну, ночной клуб, тут еще и танцуют. в любом случае, резюме никто с собой не тащит.
— тогда что мне делать?
— уйти. можешь завтра прийти.
— завтра я уже хочу работать.
— ладно. сколько тебе?
— восемнадцать.
ты снова рассмеялся. но теперь иначе, издевательски.
— знаешь, как мешать коктейли, наливать в стакан, считать деньги и протирать стойку?
— разумеется.
— тогда завтра, в восемь вечера, чтобы была тут. смена шесть часов.
— до завтра.
— и в следующий раз стучись, если видишь вывеску "закрыто".
ты уже успел привыкнуть ко мне. наверное. я даже не знаю, с какими мыслями ты смотришь на меня, думаешь ли обо мне, когда сидишь дома один и стряхиваешь сигаретный пепел в чашку.
я не люблю тебя. надеюсь, ты тоже.

► дополнительно:
я обожаю макконахи. серьезно. "интерстеллар", "настоящий детектив", "волк с уолл-стрит" — это нереально крутой актер, и я его нереально уважаю за все эти чудесные работы.
если кто-нибудь когда-нибудь осуществит мою мечту и выступит в качестве шона для моей морэи, я буду просто счастлива.
обещаю вам много секса, регулярные посты и все, что только пожелаете, лишь бы получилось.

ваш пост

Двенадцатилетняя девочка, любимица своей матери, вышла на улицу. Полной грудью она вдохнула свежий морской воздух — вестник перемен и знак свободы; сегодня было тепло, а чистое небо не предвещало ни бурь, ни гроз; в ее серебряных волосах отразился ослепительный блеск солнца, заставляя их сверкать и искриться; розовые глаза выражали надежду на что-то новое и интересное: за четыре года она так и не вкусила иных прелестей жизни кроме работы.
Июльский ветер, как и желала Лили, принес с собой...вестника. Это был невысокий мальчик, совсем чуть-чуть выше прекрасной куртизанки, которая стояла на короткой высокой набережной, оперевшись крошечными ладошками о перилла и выпрямившись, чтобы заглянуть подальше, за горизонт.
- Я принес письмо! - известил сын моряка, который и приказал ему добежать досюда.
- Кому? - спросила девочка, улыбаясь и протягивая мальчику руку.
- Здесь подписано... кому-то... кому-то на В. - пытался прочитать вестник.
- Ты не умеешь читать? - произнесла Лили с тенью жалости в голосе.
- Умею! - с вызовом выкрикнул наглый мальчишка и насупился. - Да вот, сама гляди! Тут надпись стерлась!
Шлюха взяла помятый и потрепанный конверт из шершавых и грубых рук мальчика, который, наверное, ничего кроме канатов да половых тряпок не видел. Она приблизила письмо ближе, чтобы рассмотреть имя адресата лучше. Но ничего кроме буквы "В" так и не увидела — все остальное было размыто.
- Откуда это у тебя? - поинтересовалась девочка, ей действительно хотелось знать ответ.
- Отцу передали, просили доставить по адресу, - начал пояснять сын моряка, - а там только буква. Он и подумал, что в Варлог.
- Но почему ты принес его сюда, а не к королю?
Мальчик смутился. Он скрестил руки на груди и стал глядеть в пол, носком своего старого и большеватого ботинка стараясь проделать дыру в вымощенной мрамором набережной. Он молчал недолго, но молчание это могло показаться вечностью для того, кто был очевидцем замешательства, а именно на этом месте сейчас и стояла Лили.
- Я... Я... Боюсь. - заикаясь, сказал он.
- Понимаю... - кивнула Лили, но отступать она и не думала, - так почему же ты принес его именно сюда?
- Не знаю, - сказал мальчик тихо, не осмеливаясь поднять взора своих серых глаз. Придя в чувство, он продолжил с новой силой, - просто отец сюда ходит, часто. Вот я и знаю эту дорогу. Ну и в Варлог.
- Хорошо, - ответила девочка, - ладно, можешь идти. Вот тебе гиллен, ты славно поработал.
Сын моряка явно оживился, спокойно принял плату и, завернув за угол, предварительно простившись с милой и красивой серебряной девочкой, пустился бегом — ему хотелось рассказать отцу о том, как его похвалили.
***
"Неизвестный К.О.,
Я пишу вам из Золотистой Гавани. Очень сожалею, что письмо ваше не было доставлено по назначению. Будьте спокойны, я не стала вникать в смысл этих странных слов, что видела впервые, так что тайна, которую вы невольно мне поведали, останется со мной навеки. Пожалуйста, ответьте на это письмо и напишите, кому мне его отправить, чтобы оно могло найти своего адресата.
С уважением, Лили."

Caroline McAdams
rachel weisz

► возраст: 32
► деятельность:  раньше была домохозяйкой, сейчас не знаю
► родной город: О-Клэр

В двадцать я встретил ее. Она не просто была воплощением идеала девушки и будущей жены для моей мамы, она была гораздо большим - она отлично умела играть ту роль, в которой ее хотели видеть. Кто-то, возможно, назвал бы ее лицемерной, но я впервые увидел в этом лазейку, возможную свободу действий. я увидел в ней глоток свежего воздуха, именно с ней произошло все то, от чего решительно ограждала меня мать и до чего не решался дойти я, памятуя о фамильной гордости и о долге перед семьей. Памятуя о строгом воспитании отца, конечно же, и о том, что при жизни я так и не смог заслужить его одобрение.
Конечно, она была не первой девушкой в моей жизни, но почему-то только с ней я бросался в по-настоящему страшные вещи, совершал безрассудные поступки - даже мысль о которых мне бы в голову не пришла. Конечно, я сделал ей предложение, сразу после того, как свалился с крыши двухэтажного клуба. Конечно, она согласилась.
Я ожидала большего от тебя, - скажет она тринадцать лет спустя и закроет перед моим носом дверь, оставив на пороге чемодан с моими вещами. Она подает на развод, едва мне исполняется тридцать три и говорит, что я теперь совсем не тот человек, в которого она когда-то влюбилась.
После стольких лет брака люди разводятся из-за домашнего насилия или измены. Впрочем, в большинстве случаев люди, имеющие детей, закрывают глаза и на это, оставаясь друг с другом "ради ребенка". Впрочем, некоторые остаются вместе даже без наличия ребенка. Потому что привыкли, потому что уютно и удобно быть вдвоем, потому что именно это лицо они привыкли видеть. Я привык видеть по утрам лицо женщины, которую я любил, я привык по утрам целовать свою двенадцатилетнюю дочь перед тем, как она соберется в школу. Я совсем не привык возвращаться после трудного рабочего дня в пустую однушку в центре города, которая выглядит так, будто в ней уже давно никто не живет. Я не привык созваниваться с адвокатом и ездить в суд, пытаясь отвоевать себе хоть что-то из нажитого. Я совсем отвык от пренебрежительного тона матери, которая в ответ на новость о нашем с Кэролайн разводе заявила, что никогда не понимала, что она во мне нашла.
Я ожидала большего от тебя. Я думала, у тебя хватит ума сделать так, чтобы она осталась с тобой.
Я вижусь с дочерью раз в две недели, она приезжает ко мне на выходные. Иногда говорит о том, как дела в школе, чаще спрашивает, правда ли я такой, как говорит мама. Классический неудачник? Начальник отдела статистики, зарабатывающий достаточно, чтобы в полной мере обеспечивать семью, имеющий эту самую семью (до некоторых пор) - у меня ведь было все, что предполагает по-настоящему успешную жизнь. Смотря на меня, люди могли сказать: "этот человек нашел свое место в жизни". Сложился. Как я это потерял?
Потом оказалось, что она кого-то себе нашла. Линда была знакома с ним, он представлялся ей как друг мамы, они проводили довольно много времени вместе и были невероятно влюблены. Влюблены - что я ей недодал? В чем я не был хорош? Что ей не нравилось в жизни со мной и почему я узнал об этом только в последний момент когда уже ничего нельзя изменить?
В последний раз мы виделись в зале суда, она посмотрела на меня, прямо в глаза и сказала "ничего уже нельзя изменить, Гарри". Она отбирает у меня дом и одну из двух машин, она хочет отсудить нашу собаку и хочет, чтобы наша дочь жила с ней. С ней и мужчиной, которого она теперь любит. Мне не жалко дом, я все равно собирался завещать его дочери, мне не жалко машину, которую я подарил жене на десятилетнюю годовщину нашей свадьбы. Мне жалко себя. Мне жалко жизни, которую я потерял, мне жалко, что ничего уже не сделать.

► дополнительно:
То, что выше - буквально вырезка из анкеты. Есть хорошая удобная семейная жизнь в прошлом, есть муж-работяга и красавица-дочь, есть дом, машина и деньги. В настоящем есть любимый мужчина, муж, с которым тянется бракоразводный процесс, постоянно спрашивающая об отце дочь, которая запоминает буквально все, что ей говорится, и...
Я не знаю.
Я хочу драмы, я хочу боли, сожаления, может быть, стыда со стороны Кэролайн, и уверенности, что она "все делает правильно". Или нет? Я хочу тоски, страха и ожидания, хочу ненависти и обвинений в зале суда. Я хочу активной (*или не очень) и интересной игры, с постами не тороплю (вообще), главное - любовь к персонажу и умение понять ситуацию. Это самое главное.

ваш пост

Кровь.
Я чувствую ее так явственно, будто она течет прямо по полу этого паршивого клуба, так, будто здесь идет (шла) резня, так, будто вместо дрыгающихся в хаотичном порядке тел тишина и пустота, так, будто эти тела причудливым ковром закрывают собой пол. Сколько различных вариаций их расположения есть, интересно? Какие узоры мы можем вышить на этом ковре?
Я не настолько кровожаден. Я облизываю губы кончиком языка, замедляясь в самом уголке, зная, что ты смотришь на меня. Зная, что ты следишь за каждым моим движением, что не можешь оторвать взгляд от моих губ. Я улыбаюсь, показывая тебе свои зубы, ровные, идеальные белые остовки, способные вгрызться в горло кому угодно - даже тебе. Особенно тебе, потому что ты - мое любимое блюдо, мой десерт, мягкий и нежный, трепещущий, умоляющий. Как, скажи мне, как я могу оставить тебя в покое, когда я жить не могу без твоих томно прикрытых глаз, без твоей мольбы в голосе, без твоих сжатых в кулаки пальцев и растерянного взгляда? Как я смог бы, как я посмел бы оставить тебя, бедного, несчастного, потерянного, в одиночестве?
Возьми мою руку, я поведу тебя к лучшему миру. Ты ведь доверяешь мне? Скажи, что доверяешь, я не переживу, если ты скажешь "нет".
Я говорю тебе, что согласен. Шум музыки, чужие разговоры, крики, звуки движений - все это замирает, останавливается, все стихает, когда я наклоняюсь к твоему уху. Мои длинные волосы щекочут тебе шею, но ты не отстраняешься - потому что не можешь. Не можешь, когда я настолько близко. Я наклоняюсь, чтобы рассказать тебе свое условие, сделай это - и я пропаду, сделай это - и я исчезну это из твоей жизни, из твоей головы - я обещаю.
Я - демон твоего внутреннего мира, но ты забываешь об этом. Кивая, соглашаясь, с этой обреченностью во взглядах, в позе, в движениях. С обреченностью в каждом шаге, ты забываешь, что демонам нельзя доверять. Демоны лгут, чтобы получить свое, демоны изворотливы и хитры, мои глаза стремительно темнеют, чернота топит белки, когда ты отворачиваешься. Повернешься обратно - и наткнешься на открытый взгляд темно-карих глаз. Главное, не поворачивайся слишком быстро.
- Убей.
Жажда крови топит в себе мой разум, берега окрашиваются багровым, багровым окрашивается мир вокруг меня, ярко-красные капли падают с потолка, чаще и чаще, превращаясь в проливной дождь, окрашивает, метит каждого красным. Кто будет твоей жертвой? Она? Или, может быть, тот парень в серой майке справа от нас? Я предоставляю возможность выбрать тебе, потому что ты уже слишком давно ничего не выбираешь сам. Докажи мне, что в тебе осталось что-то от тебя, докажи мне, что ты способен принимать правильные решения. Но не смей отказываться, иначе ты никогда не получишь того, что хочешь.
Иначе ты никогда не избавишься от меня.
Зачем тебе от меня избавляться? Нам ведь было хорошо вместе, посмотри в мои глаза, ты видишь, я прошу, я умоляю, ответь мне, ответь, я не понимаю, что я сделал не так, где мы свернули не туда, почему ты так хочешь от меня избавиться?
Я постараюсь быть сильным. Из любви к тебе, я обещаю, я постараюсь быть сильным. Я уйду, едва почувствовав запах крови на твоих руках, потому что именно это ты и делаешь - убиваешь меня. Ты убиваешь меня, слышишь?! Своим решением, своей решимостью, ты убиваешь меня своим желанием - желанием не меня, желанием того, чтобы я развернулся и ушел. Мне плохо, плохо, плохо, и ты виноват в этом!
Я улыбаюсь тебе, едва заметив, что ты выбрал себе развлечение на ночь. Жертву на заклание. Алтарь нужно обагрить кровью, чтобы порадовать богов, чтобы порадовать единственного бога, что у тебя есть, чтобы свершить сделку. Ты готов, мой прекрасный Авель? Ты готов стать убийцей и освободиться?
Я вижу, что да.
Я глажу тебя по плечу, по руке - успокаивающе, ведь ты хотел именно этого, ведь тебе нужно именно это, мы оба знаем. Кровь очистит нас, нас обоих, смоет наши грехи, смоет следы моего присутствия в твоей жизни. Все станет другим. Ты сможешь дышать свободно, жить спокойно, но только в мире, где уже не будет меня.

Строчки песни крутятся в голове в забавном вихре, то пронзительно медленно томно, будто у самого уха, то где-то на задворках сознания хором нескольких голосов, и ты просыпаешься, понимая, что все это лишь сон, который, однако, имел счастье сбыться в реальности. Вот рождественские романтические хиты, исполняемые веселыми и счастливыми людьми на улицах Рима в полночь, а вот и голос конкретной невероятной женщины и ее обжигающее дыхание у уха, будоражащее своей непосредственной близостью и таким неожиданным вторжением в личное пространство. Ты не ожидал, что подпустишь к себе кого-то так близко - и речь совершенно не о физическом контакте, но об эмоциональном, чем-то более глубоком и недоступном взгляду обыкновенных людей. Доступ к твоей душе имели немногие люди в этом мире, и, хотя Моника явно была в этом списке и раньше, до этого момента ты не понимал, что она всегда была тебе настолько ближе. Не то, чтобы это как-то уж очень пугало тебя, но трудности, которые это, несомненно, сулило, заставляли тебя напрягаться, хотя внешне ты, как обычно, не подавал никаких поводов для беспокойства окружающим. А трудности определенно возникли бы, и одна из них возникнет уже сегодня, ведь тебе нужно улетать в Америку, оставив за спиной самый незабываемый уик-энд, твои Римские каникулы.
Влюбиться в пятьдесят лет - невозможно. Нет, на самом деле, это обычно кажется таким невероятным, недостижимым почти для каждого, потому что в пятьдесят у человека мысли забиты совершенно другим. Ты не говорил этого вслух, но всегда не то, чтобы осуждал, но не воспринимал всерьез последний брак лучшего друга. Ты не понимал, как Гэри Олдман может влюбляться каждый раз, как в первый, делать предложение со всей искренностью чувств и буйством эмоций, а потом страдать от бракоразводного процесса - раньше запираясь с бутылкой, а уже лет десять с ведрами мороженого. Совсем как ребенок. Ты привык к размеренной семейной жизни, теплому очагу и месту, где всегда вкусно накормят, обогреют и скажут что-то приятное, где ты за мгновение становишься любимым мужем или отцом, а не актером мировой величины, номинированным на высшую премию от киноакадемии, на которую равняются все молодые поколения актеров. И вот судьба совершенно случайно сводит тебя с человеком, который в тайне желал того же, для которого семья всегда значила больше, чем иное окружение, но никогда бы не заставила отказаться от актерской карьеры, и кто так же думал, что после пятидесяти начать жизнь с чистого листа куда сложнее, чем кажется, а те личности, которым это удается, в ваших глазах видятся если не безумными, то инфантильными. Выходит, вы не слишком-то и отличаетесь от них, верно? Достаточно сложный вопрос, на который никто из вас не может дать ответа. Да и утверждать на сто процентов, что ваши чувства и тот сексуальный порыв, что случился этой ночью, были влюбленностью. Вы оба отказались бы это принять, по крайней мере не сейчас, когда призраки прошлого еще не отпускают наверняка и всплывают в памяти каждый раз, когда что-то о них напоминает - а напоминает о них многое.
Но ты уже заранее знал, что что-то в корне изменится. Потому что этот раз не был для тебя естественным процессом, лишь реакцией организма на некоторые обстоятельства и влечение; здесь было больше, гораздо больше чувства, которое вас обоих не то, чтобы шокировало, но заставило чувствовать себя неловко. Вы оба развелись не так давно, по меркам ваших браков, тем более, какой-то год одиночества виделся каплей в бескрайнем океане, слишком мизерным промежутком времени, за который можно было бы все так просто забыть и начать жизнь заново. Ни ты, ни Моника, наверняка не знали, как это сделать. Слишком привыкшие к теплу, уюту, заботе, осознанию того, что кто-то разделяет с вами жизнь, пусть и не ежесекундно и ежечасно, а несколько месяцев в году, вам нелегко было прийти в себя после разводов. Муж был первой любовью Моники, когда как твоя жена уже была твоей настоящей любовью. Может, где-то на задворках сознания, тебе казалось, что близость с другой женщиной означала бы измену прежним идеалам и былой любви, человеку в частности, но что было, то прошло, и возвращать оказывается куда сложнее, чем рушить дальше. Теперь вы не были ничем друг другу обязаны, связанные обязательствами лишь с детьми, и делать могли что угодно, но до какого-то момента тебе и впрямь казалось, что отпустить ее у тебя не получится. До какого-то - ключевое слово, в котором и заключается загвоздка.
Ты не вспомнишь уже, да и не сумеешь определить, в какой момент все так круто поменялось, в какую секунду в голове щелкнуло что-то, какой-то переключатель, который вдруг расставил все по полочкам и пролил свет на недалекое будущее. Ты не знаешь точно, когда открылся Монике настолько, что рассказал о том, что тебя так гложет. Не будучи самым общительным парнем на районе, с Моникой ты разговаривал абсолютно обо всем, не боясь ни осуждения, ни непонимания. Во-многом она помогла тебе разобраться в себе, возможно, даже не подозревая об этом. Ты не думаешь, что когда-то скажешь ей об этом, потому что наутро ты и не вспомнишь. На самоанализ у тебя, как правило, никогда не хватало времени, твои искания были более земными и постоянными, а мозг практичен и рационален, без излишних мечтаний и надежд. Прямая противоположность переменчивой, как вольный ветер, Моники, идеализирующей все, что так или иначе, задевает ее чувственную сторону. И тебе это нравилось. Ты, возможно, никогда этого не понимал на сто процентов, как не мог поспевать за многими мыслительными процессами женщины, поразительными в своей непредсказуемости. Ты вполне поддавался логике и объяснению, если начинать разбирать те или иные слова и поступки - они попросту прямы и весьма конкретны, как и вся твоя жизнь, не имеющая всякого рода пробелов, где бы ты сошел со своего пути и вдруг улетел в индийский ашрам, чтобы познать себя и Вселенную, или настолько поддался любви, что забыл бы обо всем на свете. Поставленный голос, красивые ухаживания, английские манеры и выдержка, таинственность - все это в глазах женщин делает тебя безумно привлекательным мужчиной, но в целом, "западали" они всегда на более общительных и открытых людей. Пробить твою же броню удавалось далеко не каждому, как и разговорить, в свою очередь, тоже. Именно поэтому всегда больше молчишь, чем говоришь, а интервью даешь в полутемных пабах в большей степени потому, что пьяным у тебя развязывается язык. Возможно, сказываются последствия событий тридцатилетней давности, твоей юности и отрочества, трудного детства и проблем с социализацией, бог весть как еще психологи опишут твою социофобию; но даже разбирая вчерашнюю ситуацию, ты был достаточно откровенен еще и потому, что изрядно выпил. Ты не был пьяным, совсем нет. Но общение и существование в целом всегда давалось тебе легче, когда мозг отключал это свое рациональное начало, открывая те стороны души, которые можно было бы назвать главными по сфере чувств. Вот только что делать наутро, когда последние капли алкоголя растворятся в организме, когда рядом с тобой спит самая желанная женщина в мире? Ты предпочитаешь отложить эти мысли непосредственно на утро, а пока, растворяясь всецело в объятьях и поцелуях Моники Беллуччи, благодаришь судьбу за то, что она не оставила тебя совсем в одиночестве.
Ты просыпаешься около двух раз, первый - когда ты оказываешься без пледа, замерзнув от сквозняка, и заботлив укрывая себя и Монику, любуешься ею где-то минуты три, пока тяжелые веки вновь не смыкаются и не проваливаешься в сон, обнимая женщину за талию и прижимая к себе в попытке согреть, и второй раз - когда чувствуешь движение справа и пустеющий диван, а затем неожиданное тепло от второго пледа. Не решаешься открыть глаза, все еще не зная, что говорить и как говорить, что каждый из вас ожидает услышать. Ты прекрасно осознаешь, что данная миссия лежит на тебе, потому что ты - мужчина, и это налагает на тебя некие обязательства. Ты не хочешь уходить, не хочешь просыпаться, зная, что придется улетать в Нью-Йорк и быть одному. Тебе было так хорошо, черт возьми, почему же теперь все так сложно?
Когда Моника поднимается наверх, оставляя тебя отдыхать на диване, ты медленно потягиваешься, как обычно, не видя смысла в спешке. Что-что, а торопиться явно было некуда, а, может, ты и сам хотел отсрочить момент отъезда. В голове ни одной дельной мысли, на языке уж тем более, зато водоворот чувств, нещадно утянувший тебя в самую его воронку, заставляет руки слега дрожать от волнения, когда ты вынимаешь линзы из глаз и выбрасываешь в урну, надевая затем классические очки. В процессе смены линз ты всегда почему-то задумывался о чем-то, что тебя волновало в последние дни. И сейчас, когда все твои мысли сосредоточены лишь вокруг единственной женщины, имеющей значение, и такого чудесного солнечного Рима, ты не можешь думать о чем-либо еще. Тем не менее, ты подбираешь вещи по мере того, как обнаруживаешь их, и проходишь в ванную комнату на первом этаже с целью привести себя в порядок. Зубная нить, средство для полоскания рта, полотенце; футболка, носки, джинсы, снова очки. Прическу поправляешь руками, позволяя себе некоторую небрежность, а затем поворачиваешь ручку двери и толкаешь вперед, как вдруг сталкиваешься за порогом с хозяйкой дома.
-Моника, - спокойно произносишь ты с заметной теплотой в голосе и глазах, улыбаешься, действительно радуясь ее появлению. Ты, честно говоря, успел соскучиться. Принимаешь женщину в свои объятья, крепко обхватывая руками и целуя в висок. -Утро действительно доброе. Очень хорошо, - отвечаешь на вопрос о сне и задаешь встречный, тем временем думая о том, что сказать в следующую очередь. Мыслей, как по закону подлости, ноль. Вам не по двадцать лет, чтобы классифицировать отношения. -Мне было очень хорошо с тобой, - произносишь уже тише, глядя в глаза своей... подруге? Девушке? Как это, вообще, называется теперь? -Иди в душ, а я пока приготовлю нам что-нибудь. Простишь мне эту вольность? - Мягко говоришь ты,  и в голосе нет ни повелевающих ноток, ни желания избавиться от ее общества. Тебе действительно хочется как-то порадовать ее, не заставлять напрягаться с утра пораньше, подарить ей маленькую сказку, где мужчина подаст ей завтрак и завалит комплиментами. Все то, чего уже давно у нее не было. И у тебя - тоже. Наверное, в пятьдесят, заботиться о ком-то - некая патологическая тяга.

Запомните: дружба важнее денег. Запомнили? Потому что только один человек во всём грёбанном мире подходит под это выражение в случае с Филом Торнтоном. И, как бы это ни было странно или подозрительно, или вообще ни в какие ворота, простите, не лезет, так быть не должно, это против всех стереотипов и правил, но этим человеком был средний на данный момент из Фицроев, один из двух главных рыночных конкурентов индустрии Торнтонов и один из членов семьи-основателей. Это всё чудесно, конечно, практически Ромео и Джульетта, если бы те были друзьями, а не возлюбленными, но не до крайности же доходить! И под "крайностью" Филипп имеет в виду просьбу товарища Фицроя устроить к себе на лето его пездюка — то есть, простите, сыночку-корзиночку — в свою фирму и показать, как надо работать руками и зарабатывать деньги. А уж кто-кто, так Торнтоны отлично с этой задачей справляются и работают больше остальных, как бы конкуренты не пытались доказывать обратное. Но коровы, допустим, всё равно дают молоко по расписанию, а вот из дерева каждый час изготавливается что-то полезное, да и на месте этого, между прочем, компания Тортонов производит какие-либо государственные заказы, вроде парков, торговых центров всё тех же Фицроев, на секундочку, или же школы и всё прочее. Незримая рука Тортонов, нависшая над всем городом, ничуть не является преувеличением — они и правда имеют весь город, влияя на многие сферы жизни и деятельности. Потому что, как бы экологи не возмущались и другие конкуренты, но семейство "лесорубов" держало в ежовых рукавицах всё, а после кончины отца, всё это свалилось на плечо одного лишь Филиппа, которому впору бы отпуск взять по-хорошему, и отдохнуть где-нибудь на Сейшелах, но он вместо этого, почему-то продожает въёбывать из последних сил и получать новые седины на голове. Такой вот он, Филипп Торнтон, бесчувственное животное, без сожаления вырубающее лес вдвое больше всех своих предшественников. Отвратительный человек в целом, да, ничегошеньки не делает и дорогие "Dunhill" курит, да элитные костюмы носит. Люди всегда были неблагодарными существами, и он к этому как-то привык.
Жизнь и не такое дерьмо подкидывала, так что, если разобраться, в просьбе той не было ничего из ряда вон выходящего или трудного. Всего лишь просьба Фицроя устроить его сына на временную работу в качестве профилактики и мужской закалки, показать все прелести настоящей работы и откуда же, всё-таки, деньги берутся — явно же не с потолка. И Филипп долго хохотал за кружкой пива, думая, что этот мальчик наверняка не держал в своей руке что-то тяжелее своего... Но, впрочем, мысль он эту не озвучил, а пошутил более тривиально, с чем согласился горе-папаша и хороший друг по совместительству, и Филипп согласился, подумав, что погонять парнишку по лесопилкам и научить мужской работе было бы неплохо. Как раз потренировался бы на нём, пока родные сыновья ещё недостаточно взрослые для этого, но только пока что-то как-то не получалось. Филипп вообще личность очень переменчивая.
В компании итак дел невпроворот, сплошные контракты, планы и долги, только и успевай раздавать да укладываться в сроки; а тут ещё и подработка нянькой, что Филиппу по началу совершенно не нравится. Этот мальчик, Робин, конечно, был способным и быстро всё схватывал, хотя Фил прекрасно понимал, что в свои шестнадцать ему хотелось бы на тачках крутых по городу гонять с девчонками, а не просиживать дорогие штаны в офисе не самого весёлого человека, разгребая бумаги и бегая хвостиком за боссом, который на него даже не обращал внимания. Что было, в общем-то, неправдой, потому как внимание он обращал — по крайней мере знал, что кто-то ходит рядом и периодически разговаривает с ним, строя голубые глазки, бог весть по каким причинам — но времени всё выкроить не мог. У Филиппа Торнтона просто не было времени, банально некогда было заняться мальчиком и объяснить ему что и как, поэтому, в лучшем отцовском духе, он скидывал "воспитание" своего кадра на специальных людей, кто и должен заниматься обучением, пока сам занимался финансами и документацией или же переговорами. Филипп постоянно обещал себе, что поговорит с Робином и обязательно объяснит что и как — и сделать это собирался на лесопилке — но до тех пор он на самом деле был чертовски занят, даже во время обеденного перерыва, и всё никак не мог выделить и пары минут. На самом деле Филипп считал, что в шестнадцать лет парень должен быть самостоятельным и не раскисать, потому как сам в шестнадцать уже давно зубрил учебники по экономике и часто присутствовал с отцом на его работе, и только на выходных позволял себе расслабиться и оторваться в весёлой компании. Классное было время, но сейчас его Филипп, к собственной грусти, не помнит.
У него четверо детей, одному из которых всего четыре годика, и Филиппу ни разу не кажется странным то, что он действует по той же схеме и с родными детьми — всё пытается выкроить время, но получается, мягко говоря, хреново. Хотя если и находит время, в основном, выходные или праздники, то дети ещё долго не забывают, как было весело и интересно с их отцом, с которым вообще заскучать трудно, если он решает организовывать какого-либо рода мероприятия. Для двоих ли, для восьмерых — не столь важно. Филу нравится общество, и общество разное, а потому он не против хоть каждые выходные организовывать крупные праздники или звать гостей. Последнее, кстати, бывает достаточно часто, компанию Филипп любит и не преминет возможностью встретиться с друзьями. Но он оставляет эти мысли вынашиваться до отпуска, которого нет уже вот как несколько лет, с момента рождения, может, третьего ребёнка даже — и продолжает заниматься бизнесом, пока всё-таки не вспоминает о том, что к нему приставили богатенького мальчика.
И вот несколько дней кряду он вертится с ним, по возможности показывая всё и объясняя попутно, обучая всем тонкостям ремесла и экономике, которую мальчику в любом случае придётся изучать — и Фил не худшее, вообще, пособие для такого, и не скучное даже, умеющее к детям подход найти, да и вообще к людям; а Робин этот, как ему кажется, настоящий аудиал, ибо на слух явно запоминает всё быстрее, чем письменно. Тем лучше. Филу нравилось говорить, ему нравились умные люди, готовые поддержать любую тему и переключаться также быстро, как и он, и возраст ничуть не был помехой. Робин оказался умным парнем, хотя с высоты своих лет воспринимать его серьёзно не всегда получалось. Младший Фицрой мало чем был похож на своего отца, и это Фил отметил почти сразу же, как пообщался с парнишкой.
И ещё он нашёл его крайне интересным, что странно, на самом-то деле, потому что Торнтона уже давно никто не интересовал, как личность, если дело не касалось финансов и каких-то деловых махинаций, где приходилось оценивать личные качества. Но может тут сыграл родственный фактор, а, может, Филиппу в последнее время часто было очень скучно среди ровесников и взрослых толстосумов в совете директоров и офисах, что молодая компания, ловящая взглядом каждое его слово, казалась чертовски интересной и даже волнующей. И к этому он пришёл случайно, во время одного из походов на лесопилку — первого, если  быть точнее. Возможно, даже единственного, потому что Торнтон теперь уже не знает, насколько это будет безопасно. Стоило ему оставить Робина одного, чтобы на пару минут отлучиться поговорить с бригадиром, недалеко послышался громкий шум, падение и обеспокоенные голоса молодых рабочих, что Филипп сразу понял — с мелким, как обычно, что-то приключилось, и на этот раз серьёзно. Менее всего ему хотелось, чтобы Робин получил травму на, мать его, фамильной лесопилке, чтобы наутро в жёлтой прессе светились фото побитого наследника Фицроев и какие-нибудь отвратительные слухи о конкуренции и подстроенном несчастном случае.
Ну и ещё, конечно, его волновало здоровье сына своего друга, да и Робин ему понравился, добрый парень с широкой душой, живо интересующийся делами, даже если и они-то его интересовали менее всего. Филиппу пришлось поменять своё мнение, сложившееся на основе рассказов отца мальчика и своих первых впечатлений, а это он редко делал, вообще-то, его мнение мало что могло поменять. Собственно, когда-то давно точно также мнение поменялось и о Фицрое, его отце, с которым у Торнтона вначале, в далёком детстве, не заладилось. Всё из-за глупых предрассудков. И Филу нравилось менять мнение вот уже второй раз, и отныне, признав этот факт, он чувствовал ответственность и беспокойство за Робина.
— Вашу ж мать, какого хрена никто не следит за подростком?! — Фил зол, чертовски зол,  неизвестно на кого — на Робина ли, на себя или на рабочих, которым было велено следить за несовершеннолетним и показывать ему, что и как. Ну и не разбрасывать казённые инструменты заодно, если уж на то пошло. Филипп бросается к Робину, обеспокоенно спрашивая его, что болит и где, и подхватывает одной рукой, чтобы помочь дохромать до ближайшей лавочки. — За аптечкой, быстро! Встали, блять, как на параде, технику безопасности нарушали бы хоть не в присутствии начальства. — Причитает Торнтон в привычной всем его нервной манере. Благо, хоть, никто не обижается. Но и лесорубам такой язык гораздо роднее и понятнее, тут и не так матерятся, так что это Филипп ещё дохрена вежливым выглядит, потому что при детях лучше не ругаться матом, сами понимаете. —Показывай рану, — кивает головой Фил на штаны Робина, и ему совершенно всё равно, будет ли парень их снимать или же закатает, но штаны-то не самые удобные, так что тут не угадаешь, какой вариант будет правильнее. Тем временем, один из лесорубов, имени которого Филипп не помнит, да и даже не удосуживается прочитать на бейджике, приносит аптечку, и Торнтон закатывает рукава, приказывая всем очистить помещение и оставить их с травмированным наедине.
— Ничего не сломано, не вывихнуто? Могу позвонить в скорую, если плохо, а если не очень, то сейчас обработаем. Что выбираешь? — ободряюще улыбается Филипп, тут же сбрасывая маску суровости, когда они остаются одни, и предоставляет свободу выбора собеседнику. Робин уже взрослый, пусть сам решает свои проблемы — и это тоже один из уроков жизни мистера Торнтона.

Двенадцатилетняя девочка, любимица своей матери, вышла на улицу. Полной грудью она вдохнула свежий морской воздух — вестник перемен и знак свободы; сегодня было тепло, а чистое небо не предвещало ни бурь, ни гроз; в ее серебряных волосах отразился ослепительный блеск солнца, заставляя их сверкать и искриться; розовые глаза выражали надежду на что-то новое и интересное: за четыре года она так и не вкусила иных прелестей жизни кроме работы.
Июльский ветер, как и желала Лили, принес с собой...вестника. Это был невысокий мальчик, совсем чуть-чуть выше прекрасной куртизанки, которая стояла на короткой высокой набережной, оперевшись крошечными ладошками о перилла и выпрямившись, чтобы заглянуть подальше, за горизонт.
- Я принес письмо! - известил сын моряка, который и приказал ему добежать досюда.
- Кому? - спросила девочка, улыбаясь и протягивая мальчику руку.
- Здесь подписано... кому-то... кому-то на В. - пытался прочитать вестник.
- Ты не умеешь читать? - произнесла Лили с тенью жалости в голосе.
- Умею! - с вызовом выкрикнул наглый мальчишка и насупился. - Да вот, сама гляди! Тут надпись стерлась!
Шлюха взяла помятый и потрепанный конверт из шершавых и грубых рук мальчика, который, наверное, ничего кроме канатов да половых тряпок не видел. Она приблизила письмо ближе, чтобы рассмотреть имя адресата лучше. Но ничего кроме буквы "В" так и не увидела — все остальное было размыто.
- Откуда это у тебя? - поинтересовалась девочка, ей действительно хотелось знать ответ.
- Отцу передали, просили доставить по адресу, - начал пояснять сын моряка, - а там только буква. Он и подумал, что в Варлог.
- Но почему ты принес его сюда, а не к королю?
Мальчик смутился. Он скрестил руки на груди и стал глядеть в пол, носком своего старого и большеватого ботинка стараясь проделать дыру в вымощенной мрамором набережной. Он молчал недолго, но молчание это могло показаться вечностью для того, кто был очевидцем замешательства, а именно на этом месте сейчас и стояла Лили.
- Я... Я... Боюсь. - заикаясь, сказал он.
- Понимаю... - кивнула Лили, но отступать она и не думала, - так почему же ты принес его именно сюда?
- Не знаю, - сказал мальчик тихо, не осмеливаясь поднять взора своих серых глаз. Придя в чувство, он продолжил с новой силой, - просто отец сюда ходит, часто. Вот я и знаю эту дорогу. Ну и в Варлог.
- Хорошо, - ответила девочка, - ладно, можешь идти. Вот тебе гиллен, ты славно поработал.
Сын моряка явно оживился, спокойно принял плату и, завернув за угол, предварительно простившись с милой и красивой серебряной девочкой, пустился бегом — ему хотелось рассказать отцу о том, как его похвалили.
***
"Неизвестный К.О.,
Я пишу вам из Золотистой Гавани. Очень сожалею, что письмо ваше не было доставлено по назначению. Будьте спокойны, я не стала вникать в смысл этих странных слов, что видела впервые, так что тайна, которую вы невольно мне поведали, останется со мной навеки. Пожалуйста, ответьте на это письмо и напишите, кому мне его отправить, чтобы оно могло найти своего адресата.
С уважением, Лили."

ernestine pierson
natalie portman

► возраст: 30
► деятельность: на ваше усмотрение.
эрни регулярно получала финансовую поддержку от брата, после выпускного берни положил на её счет круглую сумму для получения образования. в вашей компетенции выбирать - осознавала ли эрни, что брат пытается компенсировать своими чеками побег из её жизни, или же деньгами втихую распоряжалась бабуля? воспользовалась ли эрни последним подарком брата, окончила ли университет, или гордость не позволила ей притронуться к этим грязным деньгам?
лично я вижу её за какой-нибудь монотонной, офисной работой, типа менеджмента. так, чтобы порвать в клочья твой тихий, скучный мирок, открыть для тебя новые возможности и показать, какой увлекательной может быть жизнь. может я даже смогу познакомить тебя с миром искусства, и ты полюбишь его так же, как я. бросишь работу и станешь вольным художником/скульптором/писателем, а то и актрисой нашего театра.
► родной город: о-клэр, и дальше него эрни никуда не выезжала

моя анкета

Код:

<!--HTML-->
<div class="merc_threads5">
♦ Бернард Пирсон родился в семье горничной и охранника. Мистер Пирсон, будучи бывшим военным, отличался жесткостью и вспыльчивостью. Вскоре его посадят в тюрьму за ограбление с разбоем. Матери удастся доказать свою непричастность к делам мужа, но теперь на её слабые плечи ляжет содержание себя и своих детей. Бернард будет всячески помогать ей по дому, подрабатывать в супермаркете, а по вечерам ходить с сестренкой в кино и мечтать о карьере актёра. В выпускных классах мать завела разговор о колледже, на что Берни ответил, что хочет связать свое будущее с кино, поэтому останется в О-Клэре, пока не сможет заработать денег на проживание в большом городе и обучение в актёрской школе. Миссис Пирсон понимала, что её сын никогда не сможет заработать здесь достаточно, потому решила воспользоваться деньгами, припрятанными мужем и переданными ей вскоре после заключения. Их было не так много, но миссис Пирсон верила в талант сына и его целеустремлённость.
<br><br>
<img src="http://savepic.ru/11217849.gif" class="leftfoto"><i>- Эй, Пирсон, правда что ли, что ты с мамашей на следующих выходных едешь на кастинг в Чикаго?<br>
Я медленно отвёл взгляд от сценария и направил его на шайку местных головорезов. Они самодовольно ухмылялись, подступая все ближе. Самый крупный из них, по всей видимости - лидер, грозно помял кулаки. Мы стояли на заднем дворе школы, мой велосипед уже был припаркован и отступать было некуда.<br>
- Отъебись, Франклин, - я старался сохранять самообладание, но уже предвкушал, каких люлей мне сейчас навешают эти ребята.<br>
Предвкушал верно - как только я договорил, Франклин выдавил смешок и резко ударил в челюсть. Будучи не готовым к такому повороту событий, я свалился на землю и скорчился от боли.<br>
- Сраный гомик, - еще удар - и я почувствовал резкую боль в животе, и расслабившись, сплюнул кровь и засмеялся. Хер с тобой, Франклин. Я сваливаю отсюда.</i>
<br><br>
♦ Мать Бернарда помогла ему обосноваться в Чикаго, не привлекая внимания полиции, и вернулась домой. Больше он её не видел, так как через пару лет она скончалась. Берни не приехал на похороны из-за напряженного графика съёмок. На деле же, ему было невероятно стыдно за то, как сильно он отдалился от семьи из-за увлеченностью кино.
Но больше всего его расстраивало расставание с Эрни. Миссис Пирсон решилась на большой риск - если он не станет знаменитым и не заработает денег, то едва ли она сможет оплатить обучение дочери. После смерти матери Бернард не посещал О-Клэр, лишь общался с бабулей по телефону под злобные крики "Почему он не приехал? Я ненавижу его! Он мне больше не брат!", высылал чеки на обеспечение семьи, а к выпускному классу Эрни положил большую сумму на её банковский счет и исчез из её жизни.
<br><br>
<img src="http://savepic.ru/11235256.gif" class="rightfoto"><i>- Нет-нет-нет , - я замотал головой, давая понять сестре, что это совершенно не то, чего я от нее ожидаю, - Попробуй так...<br>
Я отобрал у нее сценарий и прокрутил сцену в своем воображении. Слегка отклонив голову, томным голосом молодой девицы произнес:<br>
- Джек..., - я испустил короткий вздох, - Я веду себя глупо. Все утро я набиралась мужества, чтобы встретиться с вами.<br>
Я медленно опустил голову вниз и кинул на сестренку отчаянный взгляд. Её глазки бегали по комнате, заинтересованно оглядывая интерьер кухни, а мысли витали где-то в облаках. Нет сомнений, что ей невероятно скучно.<br>
- Понял, репетиция отменяется. Едем в Taco Bell?<br>
Эрни улыбнулась и довольно закивала головой. А я вглядывался в её молодое личико и понимал, что на кону стоит не только моё личное благополучие. Я не хотел оставлять её одну, но кто будет водить её в школу в Чикаго, гладить её вещи, готовить завтрак? Нет, я не могу взять её с собой.</i><br><br>
<img src="http://savepic.ru/11231142.gif" class="leftfoto">
♦ Жизнь била ключом, Бернарда захлестнула волна успеха и он отдался ей без остатка. Он забыл о семье, о близких, о своей маленькой родине. Бернард упорно работал и добился высот, о которых не смел мечтать. Но работа забирала все его силы, его энергию, сводила его с ума. Напряженный график съемок и постоянные вечеринки выматывали его, а вспышки фотоаппаратов невероятно раздражали. К тому же Бернард так и не смог пережить смерть матери и набраться смелости попросить прощения у сестры, потому чувство вины терзало его изнутри. Мать начала приходить к нему в кошмарах, мерещиться в темноте и доводить его до безумия. Но вдруг на горизонте появилась надежда.<br>
Её звали Корнелия Ван Шорел - известная модель, наследница сети пятизвездочных отелей, ни в чем не знающая себе отказа. Он полюбил её с первого взгляда и упорно добивался её расположения. И в конце концов победил. Ван Шорел родила ему дочь, но со временем начала отстраняться от мужа. Корнелия всегда была достаточно холодной, и хотя иногда её ледяная стена слегка таяла, она едва ли становилась ближе к Бернарду. Он так и не смог растопить её сердце.<br>
В какой-то момент Бернард почувствовал себя настолько чужим, что решил уйти.
<br><br>
<img src="http://savepic.ru/11265977.gif" class="rightfoto"><i>Она знала что я ухожу. Слышала, как я торопливо собирал вещи в чемодан, как ходил из угла в угол, как безуспешно пытался унять дрожь.<br>
Я не знаю, Корнелия, почему ты так сильно ненавидишь меня. Может, потому что ты никогда не любила меня, а лишь хотела светиться в лучах славы? Может, потому что любишь совсем другого человека, но не можешь решиться уйти из семьи? Может, потому что наша дочь - моя точная копия, и я ей всегда был ближе?<br>
Я не знаю, Корнелия, чем я это заслужил. Но так больше не может продолжаться.
Захлопываю входную дверь прежде, чем слышу отчаянный крик Рамоны:<br>
- Папа!</i>
<br><br>
♦ Долгое время Бернард путешествовал, прячась от прессы, жены, дочери и общества. Но ни в одном уголке планеты ему не удалось обрести покой. Он безумно скучал по Рамоне, своей авантюрной дочери, у которой, кажется, никогда не кончится пубертатный период. И всё же, во многом она походила на отца в молодости. То же бунтарство, дерзость, самоуверенность. Мать всегда стремилась вырастить в ней подобие себя, но только не отец. Бернард поощрял в ней индивидуальность и во всех конфликтах принимал её сторону, чем еще больше отдалял Рамону от матери.<br>
Пирсону также тяжело было расстаться с любимой работой. Хоть он и устал от бремени знаменитого актёра, Бернард был искренне увлечён искусством и не хотел останавливаться в личном развитии. Он решил вернуться в О-Клэр, чтобы почтить память матери, извиниться перед сестрой и успокоить свою совесть. Ко встрече с дочерью он не был готов, но она не заставила себя долго ждать.
<br><br>
<img src="http://savepic.ru/11223974.gif" class="leftfoto"><i>- Мистер Пирсон, задержанная в полицейском участке девушка утверждает, что она ваша дочь. Вы не могли бы последовать за нами?<br>
Конечно, ты не могла просто приехать, постучаться в мою дверь и поговорить. Ты должна была устроить переполох, опозорить меня перед всеми, заставить тащиться в полицейский участок.<br>
Милая, как же я скучал.<br>
- Почему? Скажи, почему?, - её лицо было багровым - она рыдала взахлёб не первый час. Голос хриплый, задыхающийся, полный отчаяния и жажды ответов, - Как долго ты будешь причинять людям боль?</i>
<br><br>
♦ Связь Бернарда с дочерью слишком крепка, чтобы расколоть их союз. Рамона остается с отцом - а значит, вскоре в О-Клэр пожалует и миссис Пирсон, от которой мужчина не оберётся проблем.<br>
Тем временем в О-Клэре уже вовсю обсуждают знаменитого актёра. Местный театр "Чиппева" приглашает его на должность режиссера-постановщика, фактически предоставляя ему полный контроль над своей деятельностью. Бернард, всё еще одолеваемый депрессией, не готов управлять театром, пусть даже небольших масштабов.
<br><br>
<img src="http://savepic.ru/11216806.gif" class="rightfoto"><i>- Бернард, соберитесь, пожалуйста, - строгий голос внезапно пробуждает меня, изо рта выпадают чипсы. Третий сонный паралич за месяц, постоянная бессонница и жуткое похмелье не особенно располагают к разговору. Я потерянным взглядом уставился на собеседника и блеклым голосом произнес:<br>
- Я знаю зачем вы здесь. Я не изменю свое решение. Поищите кого-нибудь другого, это занятие не для меня, - я отвожу взгляд и намереваюсь продолжить игнорировать гостя.<br>
- Мистер Пирсон, вы недооцениваете себя. Я уверен, вы способны поднять на ноги наш театр. К тому же дела у нас плохи. Нам не хватает свежих идей и руководства гения, - он встал, подошел ко мне нервной походкой и положил руку на плечо, - Бернард, вы наша последняя надежда.<br>
Сладкая лесть, но устоять перед ней крайне тяжело. Я поднимаю глаза и понимаю, что назад пути нет. Гость услужливо улыбается и смотрит на меня так, будто от меня зависит не только развитие о-клэровского театра, но и ход истории.</i>
<br><br>
♦ С приходом Бернарда театр начал преображаться. Эксцентричный, слегка безумный Пирсон постоянно экспериментировал - всячески испытывал своих актёров, устраивал перфомансы, отыгрывал спектакли на необычных локациях, а иногда и вовсе предлагал роли случайным прохожим.<br>
Хоть Бернарда до сих пор одолевает грусть и тревога, в О-Клэре он начинает опять ощущать вкус жизни. Он находит отдушину в творчестве и работе с труппой, а также с удовольствием проводит время с Рамоной. И не смотря на то, что Пирсона тревожат томительные сожаления, теперь рядом есть его театральная семья и любимая дочь.
</div><br>

вы дочитали анкету надеюсь. и пока вы не успели разочароваться во мне - нет, я не буду заставлять вас петь под свою дудку. я лишь разработал семейную сюжетную линию, в остальном надеюсь на вашу заинтересованность и желание играть персонажем. общее понимание биографии моя анкета по идее должна вам дать. характер полностью на ваше усмотрение, даже если у меня и есть какие-то представления об эрни в детстве, сейчас я хочу, чтобы она была для меня такой же загадкой, как и для бернарда.
как вы поняли, я хочу семейного объединения. конечно, не скорого - мне придётся приложить много усилий, чтобы эрни хотя бы заговорила со мной. а потом мы будем проводить много времени вместе, долго узнавать друг друга и, возможно, когда-нибудь ты сможешь меня простить.
в общем, пока я рассчитываю на хэппи-энд, но вас мне тоже хочется выслушать.

► дополнительно:
вообще я достаточно сговорчив, когда дело доходит до смены имени или внешности, но это не тот случай. я в восторге от портман и мне нравится сочетание "эрни-берни", так что слёзно прошу все же их оставить с:
в общем, если вы дочитали до этого момента - мерси боку за столько внимания. если роль вас заинтересовала - регистрируйтесь и пишите в лс. если роль вас не заинтересовала, но заинтересовал я - тоже пишите, приходите другим персонажем, высказывайте свои идеи, я открыт для предложений.

ваш пост

Я ненавижу тебя...
Я ненавижу тебя...

Я обливаюсь мокрым потом, стараюсь не терять самообладания, вот только дрожь полностью завладевает моим телом, не позволяя сидеть спокойно. Я мечусь из угла в угол, натыкаясь на её отражение, на её глаза, полные слёз, а в ушах гудят её всхлипы, которые разрывают меня на куски. Я разбиваю кулаки в кровь, намереваясь проломить зеркальную стену, прекратить твои страдания. Мои жалкие попытки не приводят ни к чему, кроме дикой боли, которую я ощущаю каждой клеткой своего тела. Я в отчаянии падаю на колени и зарываюсь в ладони, а твой шепот продолжает бить по моим перепонкам.

Я ненавижу тебя...

Довольно. Все закончится сегодня. Все кошмары, которые мне пришлось наблюдать в своих снах, вся боль, которую я испытал, глядя на её фотографии, проходя мимо знакомых укромных местечек, где мы скрывались от посторонних глаз. Я долго ждал этого дня, когда смогу наконец увидеть её, помочь нам расставить все точки над i. Сам не понимаю, почему не сделал этого раньше. Для меня дружба с Никсоном была превыше всего, но почему же сейчас меня это не останавливает? Почему я чувствую такую острую нужду увидеть её, объясниться?
Дверь открылась и я преступил порог дома. Многочисленная родня так и накинулась на нас - пожаловали даже мои родители, жаждущие провести время с сыном. Я крепко пожал мужчинам руки, расцеловал мать, бабулю и прочих родственниц. Глазами я искал среди них Джулс, но было очевидно, что её здесь нет. Пока дивизия медленно продвигалась на кухню, я, предварительно оценив слышимость в радиусе Николсона, обратился к близстоящим:
- Да, тоже рад вас видеть, - тепло улыбнувшись собеседникам, я вновь кинул взгляд на Никсона, убедившись, что его внимание направлено на других, - А куда пропала Джульетта?
Нет, Джульетта не "чувствует себя плохо, поэтому спустится после ужина". Она знала, что я приеду. Что нам вновь не избежать зрительного контакта, неловких поцелуев в щеку и общих разговоров. Но теперь ей незачем переживать, ведь всё изменится. Я осознал свою вину, понял каким мерзавцем я был, и теперь я смогу все исправить. Мне нужно только увидеть её. Мне нужно лишь, чтобы она меня выслушала. Я хочу увидеть, как её глаза вновь озаряет радость, как она тепло мне улыбается и понять, что всё в прошлом.
Как только Никсон скрылся за аркой, ведущей в столовую, я быстро ринулся к лестнице, одним шагом преодолевая несколько ступенек. Как истинный джентльмен, я заранее запасся букетом и самодовольной походкой направился к двери. Я предвкушал успех - всё-таки мы давно не виделись, напряжение между нами должно было растаять и осталось только честно поговорить. Высказать все обиды и сожаления и двигаться дальше. Может, она тоже этого хотела, может даже специально осталась в комнате, чтобы я пришел. Может, она ждет меня прямо сейчас.
Переведя дух, я дважды стукнул костяшками пальцев по двери и резко открыл её. Наверное, просто боялся услышать что-то вроде "уходи, пока я не размазала твою наглую рожу по стенке", а может просто стремился скорее закончить разговор. Хоть я и надеялся на лучшее, на самом деле я чувствовал себя достаточно взволнованно от встречи с бывшей возлюбленной, поэтому решил скрыть это за привычной маской самоуверенности:
- Mia bella cugina, - я театрально раскинул руки, направляясь к ней, пытаясь выехать на коллективной амнезии и старательно делая вид, что нашего общего выпускного класса, полного нежности, искренности и любви никогда не было, - Как я рад вновь видеть тебя. Знаешь, ты ни капельки не изменилась, такая же пре...
За секунду до удара я рефлекторно уворачиваюсь вбок, а мимо моей головы летит нечто, явно намеревающееся проломить мне череп. Я кидаю на Джульетт ох*евший взгляд и моя уверенность в мирном решении конфликта начинает сдуваться быстрее, чем воздушный шарик.
- Cazzo! Ты совсем, что ли, еб*нулась? Ты в курсе, что могла пробить мне черепуху этой х*йней?, - я кидаю на Джульетт строгий взгляд, намереваясь заставить её задуматься о последствиях своих сумасшедших поступков, но не похоже, что на нее это производит должное впечатление.

- Миррор, а выходи за меня? Нет, я серьезно, нахуя тебе все это? - он смотрит на меня, в глазах удовольствие, а я наблюдаю снизу вверх, вытираю влажные от его спермы губы и хлопаю большими ресницами. - Жила бы, как человек, покупала шмотки, валялась на пляже. Я бы купил тебе...
- Ты бы купил меня, это ты правильно говоришь, - я наклоняюсь под кровать, ища туфли, пока мужчина продолжает рассказывать где-то надо мной, как здорово в Альпах и сколько квадратов его особняк. И где эти, черт возьми, проклятые трижды "лодочки"? Я устала.
Это был один из тех клиентов, кто превратился со временем в любовника. И, стоит признать, неплохого любовника: с ним я кончала каждый раз, он знал, куда нажать, чтобы высвободить мои эмоции наружу. Правда, я никогда не понимала его настолько, чтобы судить: не женат, развелся несколько лет назад, богат, достаточно успешен, не импотент, как показала многоразовая практика, нормальный мужик, а спутался со мной, дешевой шлюхой, которая уже не берет с него денег, ибо не клиент он мне совсем.
Звонит - я приезжаю. Иногда разденет молча, покроет поцелуями плечи, бросит на постель и трахнет так, что пошевелиться не можешь, пока он курит, смотришь в потолок и ни о чем не думаешь, пусто. Временами откроет дверь в белоснежной рубашке, поставит на стол виски, разольет в два стакана и пьет, молчит, смотрит на меня: пей. И я пью, потому что знаю, что сегодня он хочет, чтобы я просто побыла здесь и не спрашивала. Редки случаи, когда он просто зовет меня поболтать. Не понимаю, почему он не может просто нанять себе психолога для таких случаев.
Но я ему никогда не перечила. Не потому, что боялась, просто такому мужчине даже мне не хотелось говорить "нет". Он знал, что делает. Я, наверное, даже посчитала бы его красивым, если бы не его далеко посаженные глаза, серые, как у слепого, неподходящие его лицу.
А через день после  того дурацкого предложения его убили. Я узнала об этом случайно этим вечером, прочитала в газете, которую принес ветер прямо к моим ногам. Я плакала. Кажется, что умри на моих глазах кто угодно, я оставалась бы спокойной, мне уже нечего терять, ибо нет близких, нет родных, нет любимых. Остался лишь прах и пародия на близость.
Человек еще вчера хотел дать тебе все. А сегодня его тело в морге синеет на полке с биркой на пальце, сегодня все теряет смысл и понимаешь, что ты и сам не бессмертен, что сыграть в ящик можно в любой момент, и это нагоняет страх. Я плакала и  запивала слезы виски, который, к слову, я совсем не люблю. Когда пытаешься не думать, когда хочется забыться и выбросить из себя все воспоминания - вот тогда-то и начинается самый глобальный самоанализ и самобичевание. Еще стакан, и бармен уже смотрит на меня с опаской, а я встречаюсь с ним взглядом и смеюсь, искренне хохочу в лицо человеку, который собирает чужие истории, как пивные пробки: в кучу, в карман брюк, позже - в мусор. Я вижу, что он ждет и моего повествования. Может, не один он. Девушка на высоком барном стуле в платье до безобразия коротком плачет и пьет, пьет и плачет. Зрелище крайне запоминающееся.
Невольно думаешь, а могла бы повлиять я на ход событий, могла ли спасти. И когда понимаешь - едва ли, начинаешь плакать с еще большей отдачей, будто бы отдавая этим долг, искупая несуществующую вину. Я просто знаю, что за меня никто больше не поплачет по этому мужчине, имя которого я никогда не называла вслух.
Я не помню, как искала дорогу домой. Болели ноги. Шпилька попадала в выбоины дороги и я спотыкалась. Когда заныло колено, я не сказала бы точно, но знаю одно - падала я не раз, и это было очень неприятно.
- Эй, киса, - окликнул меня мимо проезжающий автомобиль, но я ухом не повела, размазала остатки косметики по щекам. Почему, ну почему все так вышло? - Работаешь?
- Пошел ты нахрен! - тон беззлобный, у меня нет сил на злость. Хватило лишь повернуть лицо с черными разводами - машина тронулась с места и проехала. И стало жалко себя. Безумное осознание того, что ты лишь шлюха, бредущая ночью по пустой дороге из бара куда-то в сторону дома, падающая и сбивающая колени. Павшая.
И хуже всего понимать, что эти слезы по себе, по будущему, которое могло бы быть. Ведь повыебывалась бы и свалила в Альпы вслед за ним, все бы бросила. И не потому, что купилась за бабки. Он покупал меня уютом. Я была спокойна рядом с ним, даже когда в моем рту был его член. Он имел удивительную способность влиять на меня. И только он. Теперь же я не знаю, как восстановить утерянное чувство спокойствия. Мне страшно.
Я знаю, что где-то здесь мой дом. Ноги сами ведут, но почему-то именно сейчас им приспичивает оставить меня на произвол судьбы и подкоситься. Я предательски опускаюсь на асфальт и не нахожу ничего лучше, чем скрутиться комочком и завыть. Это проезжая часть или уже тротуар? Да какая разница!

по просьбе игрока

- Миррор, а выходи за меня? Нет, я серьезно, нахуя тебе все это? - он смотрит на меня, в глазах удовольствие, а я наблюдаю снизу вверх, вытираю влажные от его спермы губы и хлопаю большими ресницами. - Жила бы, как человек, покупала шмотки, валялась на пляже. Я бы купил тебе...
- Ты бы купил меня, это ты правильно говоришь, - я наклоняюсь под кровать, ища туфли, пока мужчина продолжает рассказывать где-то надо мной, как здорово в Альпах и сколько квадратов его особняк. И где эти, черт возьми, проклятые трижды "лодочки"? Я устала.
Это был один из тех клиентов, кто превратился со временем в любовника. И, стоит признать, неплохого любовника: с ним я кончала каждый раз, он знал, куда нажать, чтобы высвободить мои эмоции наружу. Правда, я никогда не понимала его настолько, чтобы судить: не женат, развелся несколько лет назад, богат, достаточно успешен, не импотент, как показала многоразовая практика, нормальный мужик, а спутался со мной, дешевой шлюхой, которая уже не берет с него денег, ибо не клиент он мне совсем.
Звонит - я приезжаю. Иногда разденет молча, покроет поцелуями плечи, бросит на постель и трахнет так, что пошевелиться не можешь, пока он курит, смотришь в потолок и ни о чем не думаешь, пусто. Временами откроет дверь в белоснежной рубашке, поставит на стол виски, разольет в два стакана и пьет, молчит, смотрит на меня: пей. И я пью, потому что знаю, что сегодня он хочет, чтобы я просто побыла здесь и не спрашивала. Редки случаи, когда он просто зовет меня поболтать. Не понимаю, почему он не может просто нанять себе психолога для таких случаев.
Но я ему никогда не перечила. Не потому, что боялась, просто такому мужчине даже мне не хотелось говорить "нет". Он знал, что делает. Я, наверное, даже посчитала бы его красивым, если бы не его далеко посаженные глаза, серые, как у слепого, неподходящие его лицу.
А через день после  того дурацкого предложения его убили. Я узнала об этом случайно этим вечером, прочитала в газете, которую принес ветер прямо к моим ногам. Я плакала. Кажется, что умри на моих глазах кто угодно, я оставалась бы спокойной, мне уже нечего терять, ибо нет близких, нет родных, нет любимых. Остался лишь прах и пародия на близость.
Человек еще вчера хотел дать тебе все. А сегодня его тело в морге синеет на полке с биркой на пальце, сегодня все теряет смысл и понимаешь, что ты и сам не бессмертен, что сыграть в ящик можно в любой момент, и это нагоняет страх. Я плакала и  запивала слезы виски, который, к слову, я совсем не люблю. Когда пытаешься не думать, когда хочется забыться и выбросить из себя все воспоминания - вот тогда-то и начинается самый глобальный самоанализ и самобичевание. Еще стакан, и бармен уже смотрит на меня с опаской, а я встречаюсь с ним взглядом и смеюсь, искренне хохочу в лицо человеку, который собирает чужие истории, как пивные пробки: в кучу, в карман брюк, позже - в мусор. Я вижу, что он ждет и моего повествования. Может, не один он. Девушка на высоком барном стуле в платье до безобразия коротком плачет и пьет, пьет и плачет. Зрелище крайне запоминающееся.
Невольно думаешь, а могла бы повлиять я на ход событий, могла ли спасти. И когда понимаешь - едва ли, начинаешь плакать с еще большей отдачей, будто бы отдавая этим долг, искупая несуществующую вину. Я просто знаю, что за меня никто больше не поплачет по этому мужчине, имя которого я никогда не называла вслух.
Я не помню, как искала дорогу домой. Болели ноги. Шпилька попадала в выбоины дороги и я спотыкалась. Когда заныло колено, я не сказала бы точно, но знаю одно - падала я не раз, и это было очень неприятно.
- Эй, киса, - окликнул меня мимо проезжающий автомобиль, но я ухом не повела, размазала остатки косметики по щекам. Почему, ну почему все так вышло? - Работаешь?
- Пошел ты нахрен! - тон беззлобный, у меня нет сил на злость. Хватило лишь повернуть лицо с черными разводами - машина тронулась с места и проехала. И стало жалко себя. Безумное осознание того, что ты лишь шлюха, бредущая ночью по пустой дороге из бара куда-то в сторону дома, падающая и сбивающая колени. Павшая.
И хуже всего понимать, что эти слезы по себе, по будущему, которое могло бы быть. Ведь повыебывалась бы и свалила в Альпы вслед за ним, все бы бросила. И не потому, что купилась за бабки. Он покупал меня уютом. Я была спокойна рядом с ним, даже когда в моем рту был его член. Он имел удивительную способность влиять на меня. И только он. Теперь же я не знаю, как восстановить утерянное чувство спокойствия. Мне страшно.
Я знаю, что где-то здесь мой дом. Ноги сами ведут, но почему-то именно сейчас им приспичивает оставить меня на произвол судьбы и подкоситься. Я предательски опускаюсь на асфальт и не нахожу ничего лучше, чем скрутиться комочком и завыть. Это проезжая часть или уже тротуар? Да какая разница!