Я не хочу вспоминать прошлое, отсутствующее в моей памяти. И даже не вижу в этом никакой необходимости. Ванда права в том, что мы должны концентрироваться на том, что есть здесь и сейчас. Наконец позволить себе быть счастливыми.
Сироты с десяти лет представляющие, чем является этот мир. Преисполненные ненависти и пустоты, вечно вынужденные принимать сложные решения. Вроде тех, как отомстить Старку. Когда мы были в Заковии, всё было...
Хотя, я действительно не помню всё, что было после того, как появился Альтрон. Ванда говорит, что меня ударило сильно, когда я помогал в эвакуации, полежал немного в коме. Меня перевезли в Уэстью, тихий и спокойный городок, подальше от суеты. Где я успешно восстановился, в принципе. Все навыки со мной, а из воспоминаний отсутствующих — только то время, что был в отключке. Ну и сама заварушка, собственно говоря. Ничего в принципе страшного. Сестра говорит, что мир пришёл в норму, после  того, как Альтрон был побеждён. Нам наконец-то, больше не о чем беспокоиться. Мы получили право на свою жизнь, вдали от экспериментов, приказов и ненависти. Кажется, возможность жить в таком местечке что-то вроде благодарности от Старка за помощь в Заковии и программа реабилитации в каком-то смысле. Возмутиться бы, что этот тип сноав участвует в нашей с младшенькой судьбе, но трудно сказать, что не наслаждаюсь происходящим.  Да и на него уже так не злюсь, как ни странно. Все мы ошибаемся. Даже когда уверены в том, что поступаем правильно. Мы ведь тоже с сестрой решили, что помощь спятившему искусственному интеллекту — не такой уж плохой вариант. А затем я получил тяжелой балкой по голове, когда помогал спасать мирное население. В каком-то смысле, если подумать, не мне осуждать.
Тем более, я даже прикипел ко всем этим зеленым лужайкам, вкусному кофе и посещению бассейна три раза в неделю. Думал раньше, что создан для больших городов, вроде Нью-Йорка или Лос-Анджелеса, говорить если про США. Но, стоит отметить, что Уэствью, несмотря на свою непримечательность, буквально воплощает какую-то нежную мечту. Наши родные места совершенно точно не были похожи на пасторали, что наблюдаем теперь каждый день. Кажется, любой темп должен быть для меня слишком медленным, с моими-то талантами. Но я приноровился. Работаю тренером по лёгкой атлетике и даже придумать не могу, на что можно пожаловаться. Мы с сестрой вдвоём теперь, вдали от мира, что обходился жестоко с нами. Наконец никто не разрушит эту хрупкую идиллию близнецов, не помешает нам.
А ещё, не думал никогда, что сестрёнка столь органично будет смотреться в самых бытовых вещах. В этих милых платьях с цветами на подоле, со вкусными блинчиками с огромным количеством сиропа к завтраку. Знает, что у меня ускоренный метаболизм, мне нужно много калорий, сахара, да и самой еды, в принципе.
Но поход по супермаркетам — одно из наших любимых теперь занятий. Как и многое другое. Главное — что мы всё это делаем вместе, друг с другом рядом. Как собственно всегда и хотели. Мы — близнецы. С самого своего появления на свет знали, что всегда будем рядом. В этом наша сила и наполненность, в этом весь смысл существования. Совершенно точно, никому не позволено разделять нас.
Вхожу на кухню, где сестра вновь увлечена кулинарным процессом. Не знаю, когда успевает сделать столько вещей. Вроде бы, быстрый из нас я,  а она сильная, умная, красивая и обладает сотней других талантов. Но всё равно впечатление складывается, что она всего за день успевает гораздо больше. Заботится обо мне, гораздо больше, чем раньше, как мне кажется, хоть уверяю её, что всё хорошо. Может быть и провёл в коме некое количество времени, но у этого правда нет последствий особенных.
Хотя, глупо отрицать, мне нравится, как Ванда концентрируется исключительно на мне. Потому  что и я не хочу смотреть никуда в сторону. Мы буквально были соединены когда-то для того, чтобы не разлучаться никогда больше.
— Почти одиннадцать часов, воскресенье. В двенадцать у вас заседание домохозяек? Посмеиваюсь только, сокращая расстояние  между собой и младшенькой. Знаю, что она не любит, когда называю так их клуб чего-то там, но какая разница? Всё равно специально делаю это, чтобы её подразнить. Нам больше не нужно защищаться от всего мира, можем показать, но только друг при друге, нежные брюшки.
— Хотя, можешь либо опоздать к ним, всё равно не пропустишь ничего интересного, либо вообще не ходить. Всё по той же причине. Кладу руки на талию Ванды, притягивая её чуть к себе, прижимая к собственной груди. Мне всегда нравится её близость со мной рядом — каждую минуту, что мы существуем на этом свете. Одна кровь, что течёт по нашим венам, одно сердце в двух телах.
— Всегда можно придумать что-нибудь, гораздо более интересное. Склоняюсь к сестрёнке, оставляя легкий, почти невесомый поцелуй на нежной коже её шеи. Всё такая же затравка, всего лишь обещание, как может быть приятно, если она останется дома. Знаю, что вряд ли поможет — Ванда считает в последнее время, что такое обычное времяпровождение социализирует её, должно являться неотъемлемой частью. И, скорее всего, покинет меня минут через десять, отправившись собираться, а затем создаст прекрасный образ.
Вечно эти милые платья, не видел её в которых в родной Заковии и алые губки, целовать которые хочется постоянно. А ещё — локоны, уложенные аккуратно настолько, что так и хочется растрепать их. Просто так, пальцами.  Но ещё лучше — в процессе чего-то, гораздо более приятного. Младшенькой так шли все эти глаза с тёмным макияжем, немного цыганские вещи, выбора когда особого не было. Но даже в образе уютной домохозяйки из пригорода она властна, прекрасна и заставляет сердце биться чаще. То есть, оно и так у меня заходится обычно, по несколько ударов в секунду и гораздо хуже, когда приходится ускоряться. И всё же, когда Ванда рядом, это ощущается гораздо приятнее.
— Или мне сходить сегодня с тобой. Думаю, поболтаю с ними пол часика и они тебя туда пускать перестанут. Все воскресенья будут мои.   Сестра говорит, что нам хотя бы иногда нужно разлучаться, общаться со всеми остальными, даже если не хочется. Иначе совсем одичаем. И я конечно, знаю этих её домохозяек других, мы здороваемся с ними на улице, я всегда правильно растягиваю губы в дружелюбной соседской улыбке.
Но это вовсе не люди, с которыми мне нравится проводить время. Я как-то совсем одомашнился после того, как вышел из комы. Больше всего люблю находиться в стенах, что стали родными. В месте, в котором впервые с того момента, как мы с Вандой осиротели в десять лет, мне спокойно.
Улыбаюсь, оставляя ещё один лёгкий поцелуй на шее младшенькой, продолжая прижимать её к себе. И момент единения этот, как по мне, буквально идеален.
Единственное, что раздражает сейчас — небольшой телевизор за спиной, что внезапно вдруг, совершенно самовольно прибавляет звук. Слышу, как там рассказывают какие-то новости, что-то про штаб квартиру ООН и сорванное заседание. Нас с Вандой не касается это совершенно. Даже знать не хочу, что происходит в большом мире.
— Чёрт. Кажется, нужно его отремонтировать. Почему громкость меняет самостоятельно? Хмурюсь только, губы отрывая от шеи младшенькой и поворачиваясь назад, чтобы посмотреть на экран. Всё ещё не отпускаю её из своих объятий, намереваясь вернуться к прерванным уговорам. Нужно выключить его сейчас и всё. Затем разберёмся со всем остальным.
Разглядываю с удивлением двух мужиков, судя по фигурам. Один в костюме кошки, а второй...паука? Вроде бы, серьёзные новости, судя по анонсу, а костюмы как с Хэллоуина. Плохо понимаю, о чём вообще идёт речь.
Чувствую, как сестра освобождается слегка из объятий и тоже поворачивается к экрану. Нужно выключить мне кажется и всё. Оглядываюсь в поисках пульта, совершенно не заинтересованный в происходящем на экране. Лучше уж вернуться к нашему разговору сейчас. Он всяко приятнее, чем мужики в латексных костюмах, скачущие по улицам Германии. Да и Ванда всё внимание на них переключила с меня. А мне подобные вещи никогда не нравились.  Я всегда эгоист, говорить если про неё.