"Плачь, если плачется,
а если нет, то смейся,
а если так больнее, то застынь — застынь,
как лед,
окаменей ...
(В. Леви)

Эмоции — опасная сторона человеческой натуры, способная выдать всю подноготную. Не столь важно, праведную или грешную. Настоящую, истинную, не скрытую под личиной удобного и общепринятого. Быть собой в столице непозволительно — урок, усвоенный слишком рано и не подлежащий сомнению.
Изначально глупо было рассчитывать на адекватное восприятие победителем семнадцатых речей какой-то капитолийки. Тут все максимально просто. Черно-белый мир, в котором столичники — зло во плоти, а жители дистриктов — воплощение света и великомученничества. Все сразу становится на предопределенные кем-то свыше места и обретает ясность!
Какой видит стилистку Эш?
Выскочка, решившая устроиться в жизни получше за счет жизней детей шестого дистрикта. Иного варианта попросту нет и быть не может. Стереотипы сильны, и не только здесь. О пользе раскола помнишь, как бы ни желал обратного.
Что же, ради эгоистичного спокойствия новоявленного ментора из лица победителей, блондинка готова подтвердить абсолютно любую, даже самую грязную или обидную теорию. Он же прошел Арену и понял жизнь. Считай, получил право и разрешение!
Нарочито-развязное поведение Ридуса не цепляет по-настоящему. показательные выступления призваны отвлечь от испытываемого им чувства больной утраты. До конца не пережил и не отпустил. Мог ли, если разобраться?
Жалость — страшное чувство, но именно оно возникает при мысли о Ридусе. Незлобивый по натуре, ощетинился после потери единственного дорогого человека. Но и избранный курс Крауч не считала верным.
Всего одних игр хватило, чтобы понять: победителей не существует.
Бойня просто уничтожает все человеческое, но и вытаскивает на обозрение толпы все дрянные и темные черты характера. на выходе появляется нечто уродливое, мерзкое и больное по сути свой.
Эш не заслуживает такой участи уже потому, что Луна для него подобной судьбы не желала. Светлая искренняя девочка, как и всякая носительница человеческой мудрости, видела все наперед. Вот только знать не могла, что ее единственно-близкий человек не справится. Не пожелает даже пытаться.
— Бравада и оправдания в одном флаконе? — ее голосом можно резать металл. Самообладание уже давно не подводит. И дело здесь не в разнице возраста, не слишком значительной, стоит отметить.
Ледяной колкий взгляд сопровождает все чудачества мальчишки. Сейчас он именно мальчишка, и ничто Крауч переубедить не способно.
— День откровенности, Ридус? — она не шевелится и не выдает ни тени страха, когда крепкая ладонь недавнего победителя обхватывает тонкое запястье.
— ты слаб и жалок в этой слабости. Настолько, что утягиваешь юных и неокрепших в собственное болото, — она без колебаний встречает чужой взгляд.  — Одна могила? Не тешь себя иллюзией, — взгляд переводится на сжавшие ее руку пальцы, — остальные могилы отчасти на твоей совести. Вину Капитолия никто не отменяет, но порой невмешательство и равнодушие большее преступление.
Рассуждения о смерти в иной ситуации вызвали бы веселье. Забавно же: на арене инстинкт самосохранения включается раньше потребности философствовать о гуманности и справедливости. Сожаления же о содеянном появляются гораздо позже. Но даже тогда ни одну покаянную голову не посещают мысли о самоубийстве, как о способе вернуться к верному решению. Мужчины порой склонны к театральности более женщин.
— Мне есть что терять, ты прав, — краткая усмешка, отдающая оттенком высокомерия. Капитолийская стерва, как же иначе?! — И если придется жертвовать чем бы то ни было, я буду осознавать, что это последствия МОЕГО решения. Потому мне и разгребать.
Отстраняется. Попытка эффектного запугивания потерпела фиаско. Джем не злилась по-настоящему, отчасти понимала, совершенно искренне желая поддержать. Только требовалось ли это купающемуся в жалости к себе Эшу.
Не до конца осознавая грядущие последствия своего порыва, но интуитивно понимая верность избранного способа действия, Крауч стягивает с шеи тонкий кожаный шнурок с мелкими вкраплениями серебряных пластин, на котором болтается простой серебряный же медальон без каких либо лишних инкрустаций.
— Таким ли она тебя видела, подумай на досуге, — массивная вещица небрежно шлепается на колени горе-ментора.
Джем же отставляет стакан, намереваясь покинуть помещение.
Фото луны должно было служить неким напоминанием о свете, оставшемся в их непростой жизни.
Нежно улыбающаяся девочка, тонкая и женственная в своей расцветающей красоте, оказалась слишком чистой для всего этого мира.
— Возможно, смерть для нее была большим милосердием. И не мне объяснять, почему. Этот, как ты уже сказал, кошмарный мир, ее просто не заслуживал.