Ей часто снятся кошмары после всего пережитого в том особняке. После поиска отряда «Браво», предательства Вескера, смерти Джозефа. После этих живых мертвецов, часть которых носила их отличительные знаки. Лица, виденные каждый день в участке. Имена, что засели в голове.
Пустые взгляды, нечленораздельные звуки и протянутые вперед руки. Они уже мертвы, но их тела продолжают двигаться, а единственный инстинкт — голод.
Джилл не колебалась, когда давила указательным пальцем на спусковой крючок, загоняя пули им между глаз.
Это лучшее, что она могла сделать для бывших товарищей и сослуживцев. Как и для себя в такой ситуации, потому что умирать в ее планы совсем не входило.

Ей часто снится сон — она просыпается, подходит к зеркалу и видит, как бледнеет ее кожа, черные нити расходятся по всему лицу. Она гниет заживо и уже начинает чувствовать голод, но с последними остатками разума тянется к пистолету, чтобы не стать такой, как члены отряда «Браво» и множество невинных людей.
Она видит во сне, как Барри или Крис обращаются подобным образом, умоляют ее стрелять.

Джилл каждый раз просыпается в холодном поту, ее трясет и тяжело возвращаться в реальность. Смотрит в сторону телефона, вспоминает, что звонить между странами дорого, а у нее нет лишних денег.
Уверяет себя — это все ебучий стресс после пережитого и чудо, что она до сих пор не в психушке. Пьет воду и крепкий кофе, с сожалением глядя на остатки виски — Джилл нужна трезвая голова, чтобы не попасться и копать под «Амбреллу» дальше.

Теперь один из ее кошмаров стал реальностью, но воплотился ни в ней самой, ни в ком-то из близких, а в маленькой девочке. Ни в чем не повинной дочери оружейника, которая уже вот-вот должна была пойти в школу, вырасти и стать кем-нибудь для этого мира.
Эмма рано потеряла мать, и Роберт растил ее в одиночку, а теперь…

Эту картину она тоже будет видеть снова и снова беспокойными ночами. Эмма, уже почти лишенная разума. Роберт, со злостью и отчаянием в глазах.
«Амбрелла» ответит за все, в том числе и за эту маленькую семью, разрушенную их поганым вирусом, как и весь город.

Из оцепенения ее выводит голос ее временного спутника, Леона. Тот забирает у Джилл ключ и первым идет к выходу. Уверенно и твердо.
Она невольно чувствует легкую нотку восхищения. Несмотря на растерянность во взгляде от происходящего, свой специфичный «первый рабочий день», Леон смог взять себя в руки в нужный момент — в отличие от нее.
Стыдно ли Джилл за этот маленький акт слабости? Разве что чуть-чуть. Она не имеет право на эти минуты, и будь она здесь одна… Возможно, Эмма бы на нее набросилась, а Роберт бы просто стоял и смотрел?

От этой мысли Джилл нервно ведет плечами и украдкой, глядя в спину новичку, вытирает кончиками пальцев набежавшие слезы, не оставляя даже следов.
Это она точно не готова показывать кому-то из посторонних.
Однако кое-что в ее голове откладывается и кажется очень важным. Леон тоже не стал стрелять в ребенка, несмотря на заражение.

Когда они оказываются на улице, Джилл судорожно вдыхает воздух. Легкий и неприятный душок от мусорных баков, если стоять к ним слишком близко, все еще пепел и гарь, доносимые ветром.
Наверное, было бы неплохо, если бы пошел дождь. Смыл бы эти следы разрушения, мог бы хоть чуть-чуть развеять огонь и тлен. Джилл почему-то кажется, что именно так и пахнет в крематории после того, как сжигают чье-нибудь тело. Как будто бы они стоят в печи и чья-то невидимая рука уже заливает уголь горючей жидкостью.
Блядская ночь.

— Я пока не знаю, — она отзывается, дергая молнию на одной из своих поясных сумок. Кажется, там у нее лежали сигареты. Если их вдруг не решил стащить Карлос в качестве платы за добытую для нее вакцину, раз уж его фантазиям не суждено стать реальностью. — Возможно, за пять минут я найду ответ на этот во…

В тот самый момент, когда Джилл достает искомое (осталась еще примерно половина пачки, да и зажигалка должна работать) и пытается закончить фразу, за ее спиной — за той самой дверью, из которой они только что вышли, раздается выстрел.
А секунд через десять — второй.
— Блять… — ругательства срываются с ее губ тихим шепотом. — Сука…
Ей не нужно оборачиваться или возвращаться в магазин, чтобы убедиться. Она и так знает и понимает — Роберт избавил Эмму от страданий, а для себя не увидел причин больше жить.
Она смотрит в лицо Леона — он тоже догадался.

На пару секунд в переулке повисает мертвая тишина. Кажется, стих даже ветер. Никаких шагов и стонов за его пределами — эта улица без зараженных, оружейник был прав. Только они вдвоем.

Тишину нарушает едва слышный щелчок зажигалки и треск тлеющей с первой затяжки папиросной бумаги. Джилл пропускает сквозь свои легкие дым, на языке остается привкус вишневого табака. Сигареты достаточно крепкие. Порция дыма растворяется в тусклом свете фонаря, когда она выдыхает.
— А тебе куда нужно? Я хорошо знаю город, могу показать короткий и безопасный путь. Здесь есть свои нюансы, не отмеченные на карте, — уголки губ Джилл слегка дергаются, но улыбка умирает, даже не родившись. Лучше говорить что угодно, чем то, что только что произошло, но тем не менее…

— Этой ночью мне просто необходимо кому-нибудь помочь. Позволишь? — вместо улыбки рождается легкая усмешка. Несмотря на скорбь и шок, на небольшой всплеск эмоций, Джилл снова берет себя в руки. Не без помощи сигареты, впрочем.
На Леона Кеннеди сейчас смотрит молодая женщина, которая только что потерпела поражение, но не собирается сдаваться и решительно хочет отменить его хотя бы задним числом маленькой победой.

Сколько времени уже прошло с момента, как Олег его снова вытащил из лап Закона? Неделя? Две? Может это пара дней так медленно и нудно тянутся, словно кто-то растянул сутки на месяцы? Волков потерял счет времени. Вся его жизнь сейчас превратилась в монохромный зацикленный спектакль, где он сутками напролет наблюдает за Разумовским, стараясь держать дистанцию на расстоянии ответного выстрела, припоминая их прошлую встречу. А также, Олег пытается выйти на квалифицированных психотерапевтов, кто сможет ответить на простые вопросы: «Что с Сергеем не так и как это вылечить?».
Они практически не разговаривали, как раньше. Олегу априори сложно говорить после выходки Разумовского и последующих операций. А вот что движет Сергеем – понять трудно. Олег, хмурясь и плотно сжимая губы в тонкую линию, всматривался в его силуэт, сидящий в кресле квартиры, где они временно остановились, и не знал, чего ожидать: нож в печень или панический припадок. И к тому, и к другому он готов. Но сколько бы он сейчас не злился на друга – сильно вредить не хотелось. Даже в качестве обороны.
Сережа был паинькой, Сережа особо не рыпался. Даже те мгновения, когда после минутного сна, Олег не находил рыжего возле себя, тот сидел где угодно, но квартиру не покидал. Сережа молодец. Однако Волков был на стороже – чудес не бывает. Только не с Разумовским. Нужно было проверить. Испытать удачу.
— Я в душ, — хриплый шепот в полной тишине комнаты звучал на столько ясно и отчетливо, что наемник поежился от собственного голоса. Больше месяца прошло, а связки так и не восстановились. Но Сергей никак не отреагировал, словно и вовсе не услышал. Или не захотел слышать. – Серый, ты меня слышишь? Я в душ, – молчаливый до этого момента Разумовский коротко кивнул, не поднимая взгляда со страниц книг. – Только без глупостей.
Прежде, чем уйти, Волков стоял около минуты в дверях, просто наблюдая за рыжим. «Скорее всего игнорировать – это нормально в твоем теперешнем состоянии» — успокаивал себя Олег, закрывая за собой дверь ванной комнаты. Только что-то чесалось под сердцем, словно юношеская обида давала о себе знать. А может было все куда проще – кожа на груди стягивалась, закрывая раны. В любом случае Олег не собирался принимать душ. Это была банальная проверка на доверие.
И Сергей ее успешно провалил.
Не прошло и 5 минут, как входная дверь хлопнула, оповещая о том, что один из них покинул квартиру. Олег прижался лбом к холодной поверхности зеркала, и рвано выдохнул «да блядь». Волков хотел верить Разумовскому, так же как и раньше. Но нет... Похоже проще сразу посадить на цепь и бросить в темницу, чтоб рыжий больше ничего не творил во вред как себе, так и другим. В частности – самому Волкову.
Олег не сразу рванул на улицу в след беглецу. Умывшись холодной водой, чтоб остужая свой горячий порыв самом застрелить Разумовского, Волков медленно обошел все комнаты, в тщетной попытке найти рыжего. Хотя надежда, что это пранк и Разумовский все еще в квартире, была. Но нет, из-под персонального домашнего ареста все же сбежали.
Напялив кепку с логотипом диснейленда и черные очки, Олег вышел на улицу и огляделся по сторонам. Пусть и было уже за полдень, но людей было много, словно никому работать не нужно было. И в этом хаосе нужно было найти рыжего. «Надеюсь ты хотя бы вышел в головном уборе» — пронеслось в голове, представляя как солнечный свет еще ярче окрашивает рыжую шевелюру друга, превращая в пламя.
Олег шел вниз по улице быстро, обгоняя неторопливо идущих прохожих, вертя головой из стороны в сторону и всматриваясь лица прохожих. Те, идя по своим делам, даже не в курсе, кто гуляет по улицам их города. С одной стороны, это даже хорошо – нечего привлекать внимание. Но с другой... не факт, что подобный солнечный день не превратиться в фильм «багровые реки» с Разумовским в главной роли.
Сергей нашелся в пару кварталов от их временной квартиры. Скорее всего просто заблудился, возвращаясь обратно, ведь иначе его бы и след простыл. Но злость от поступка Разумовского никуда не делась. Поэтому, стремительно подойдя к нему и со всей силой сжав пальцами предплечье, Олег притянул мужчину ближе к себе и, склонившись к его уху, зло прохрипел:
— Какого хуя ты творишь? Договорились же – дальше вместе. Хочешь снова в руках властей оказаться?

Как я поняла, в скандинавской мифологии до сих пор не определились кто такой Улль — Бог смерти, охоты и стрельбы из лука, зимы, клятв и чего-то там еще. Часть сообщества знатоков считают, что Улль — это титул. Чему будет покровительствовать наш ас оставляем на откуп игрока.

Еще, кстати, в лоре новеллы есть мнение, что создатель Дикой Охоты — Улль и, более того, он принимал в ней участие, поэтому если вдруг что, мы не против оставить толпу призраков тебе.

Он превзошел всех людей тою мудростью,
что зовется коварством,
и хитер он на всякие уловки.

[indent] - Нам нужен кусочек Бивреста! – Воодушевленно сообщил Локи, скрещивая руки на груди и прислоняясь спиной к деревянной стене дома, с которого и началось их знакомство. Лив подняла заинтересованный взгляд на лукавого, вопросительно приподнимая бровь.

[indent] Время, проведенное в обществе божества, приносило свои плоды: она начала активнее интересоваться мотивами Локи и перестала воспринимать его идеи как досуг на вечер или ночь, от которых перехватывает дыхание. Лукавая усмешка скользнула по губам девушки. Сгорая от желания услышать детали очередного плутовства, она развернулась к нему вполоборота и закинула ногу на ногу.

[indent] - Зачем и когда идем? – Коротко спросила валькирия, делая глоток меда. Рядом с ним она не боится гнева других богов несмотря на то, что он далек от символа спокойствия и безмятежности. Хитрая улыбка, что практически никогда не сходит с его губ, стала такой родной, что она не представляет его иначе. Игриво щуря глаза, он смотрел на нее с интересом и вызовом – согласится ли вновь на его происки? Поддержит ли смелые начинания?

[indent]  [indent] Да, согласится.
[indent]  [indent]  [indent] Будет поддерживать всегда.

[indent] Захмелев от меда, она пододвинулась к нему ближе и опустила голову на крепкое плечо. Тонкими пальцами обвила предплечье и, слегка сминая грубую ткань рубахи, скользнула к сгибу локтя. Ночь на удивление тихая и спокойная. Казалось, что даже раздражительный Сагр в разы спокойнее, несмотря на два выпитых кувшина меда. Легкий теплый ветер приносил с собой удивительный запах растений, который она никогда не слышала в Мидгарде, играл с волосами, щекотал шею. Поднимая глаза к небу, она ловила себя на мысли, что здесь даже звезды светят ярче.

  [indent] Лив успела привыкнуть к быту, колоритной природе мира богов и новым друзьям. Понимая, что в скором времени ей придется покинуть этот изумительный мир, на душе становилось тоскливо. Утешало только то, что он будет рядом. 

[indent] Она смотрит на него доверчиво и восхищенно, перенимая тягу к лукавству и шалостям. Тонкими пальцами невзначай касается ладони огненного, словно говоря «я буду рядом и всегда поддержу тебя», улыбается мягко и нежно. Голос, вызывающий стойкую ассоциацию с треском огня, живо рассказывает о мосте, который она видела в небе Мидгарда. Подтягивая одну ногу к груди и опуская на нее подбородок, она слушает его, пытаясь представить каким был радужный мост до того, как его разбили.

Не по совести сделали боги тот мост,
если может он подломиться.

[indent] Когда в его руках оказывается заветный осколок Бивреста, он хватает Лив за руку и уводит прочь. Эта их последняя ночь в Асгарде. Они направляются в тот мир, что валькирия считает [или считала?] своим домом.

[indent] Проведя несколько месяцев в Асгарде, она стала забывать что собой представляет человеческая цивилизация. - Как будто все нереально, - тряхнув головой, Лив обернулась на Локи, пытаясь уловить реакцию трикстера.

[indent] Мир людей встретил беглецов не радушно – порывами промозглого ветра, петрикором, всплесками ярких красок в кронах деревьев, шорохом листьев и колкими взглядами прохожих, явно не одобряющих одеяния путников. Машинально обнимая себя руками и ежась от холода, Лив вдохнула полной грудью и тепло улыбнулась.

[indent] - Я скучала, – по загазованному воздуху с нотками свежей выпечки и пережаренного кофе, стертого кофемолками в труху, переливам бензина в лужах, теплым электрическим огням в чужих окнах, шуму проезжающих мимо машин, стуку каблуков по брусчатке.

[indent] Лив не знала, бывал ли Локи ранее в Мидгарде, от чего в душе медленно прорастал страх, что ее мир окажется для него чуждым и нелюбимым: обычаи, свойственные северной традиции, остались на страницах исторических книг, романов и бульварной литературы. Лишь изредка находились слабые отголоски былого величия в киноматографе. О тех, кто ранее стоял у истоков миров стали благополучно забывать. Более того, по миру шла четвертая промышленная революция. Научно-технический прогресс и желание жить в комфортных условиях толкали людей на новые изобретения, в числе которых – новейшие средства передвижения, более глубокое изучение космоса, системы умного дома, развитие искусственного интеллекта, трансформация культур и прочее, о чем даже сама Лив успела забыть. Сможет ли в этом изменчивом мире адаптироваться проказник?

[indent] Окидывая взглядом узкий переулок, в котором они вдвоем едва ли умещались, Лив пыталась понять где именно находится тонкое место Мидгарда. Вчитываясь в вывеску на стене дома, она медленно произнесла, - Мортен Тротзиг грэнд, - между бровей валькирии залегла характерная складка. Название ей ни о чем не говорило. По написанию можно было предположить, что они оказались в стране германской языковой группы, но она не решилась озвучить эту догадку - не зная точной локации, это ей ничего не даст.

[indent] Завидев вдали случайного прохожего, Лив спустилась на ступеньку ниже и встала напротив Локи, освобождая часть и без того узкого прохода. Первый порыв – остановить человека и уточнить, где они находятся, но еле сдерживаясь, она остановилась, боясь вспугнуть своим видом и без того настороженную девушку. - Если упекут в психушку, лучше сказать, что мы косплееры, - молча кивая своим мыслям, она закрыла рукой ручку меча, вблизи явно не смахивающего на бутафорию из папье-маше, переминаясь с ноги на ногу.

[indent] Раздражение подпитывал и тот факт, что отправляясь на задание, ставшее причиной ее перемещений между мирами, она оставила свой телефон в машине, которая, наверное, до сих пор стоит у подъезда в загадочную пещеру, из которой она так и не выбралась – с помощью смартфона, на котором была завязана прежняя жизнь археолога, можно было бы решить абсолютно все проблемы – узнать где и в каком именно времени они находятся, вызвать такси, забронировать апартаменты, организовать доставку еды.

[indent] Тяжело вздыхая, Лив озадаченно посмотрела на Локи, судорожно составляя в голове план их дальнейших действий. Сейчас они оказались в том мире, где она чувствует себя почти уверенно – невзирая на явно не подходящие одеяния – ей и решать, что делать дальше.

[indent] Когда шаги прохожего стихли вдали, она воровато оглянулась. - Я не знаю где мы, но однозначно нам нужна другая одежда – более подходящая миру людей, - твердо произнесла валькирия, разводя руками – указывая на броню, что ей однажды сотворил Локи. – Далее нужно найти жилье и желательно не в виде коробки из-под холодильника, - иронично подметила она, не сдержав глупой усмешки. - Ты вообще раньше бывал в Мидгарде? Знаешь что-то о нашем… - осекаясь, Лив прикусила губу, - … этом мире?

Трудно поймать грань между детскими мечтами и наивным самообманом. Джун Хо не может вспомнить, когда он осознал: работа в полиции — ни хрена не героизм. Ты не станешь супергероем, который спасает обездоленных и мир заодно. Справедливость не всегда торжествует.
Нет никаких постоянных головокружительных погонь, есть долгие засады и такая же долгая слежка. Множество подводных камней, которые не всегда выходит выловить и предоставить для разоблачения. Постоянный поиск улик и доказательств, дышащая в затылок прокуратура, душный и связывающий по рукам и ногам протокол. А ещё бюрократия.
Очень.
Много.
Бюрократии.

Где-нибудь в этом месте вчерашний наивный мальчик должен разочароваться в полицейской работе и начать грустить по несбывшимся мечтам.
Нет, это всё же не про Хван Джун Хо. Может, в детстве он действительно так всё и представлял, когда его личным супергероем был старший брат, но мало кто лишается иллюзий уже на работе. Корейский национальный полицейский университет ещё на первом курсе выбивает всю эту дурь в виде грез о возможном героизме.

Джун Хо вообще не уверен, что у него эти иллюзии когда-нибудь были. В детстве он не думал, кем станет, когда вырастет. Решение принимал в старшей школе, а потом поступил в тот самый университет. Юридическая теория, строгий режим, изнуряющие тренировки и моральная готовность к любой заднице, в которой окажется полицейский во время полевой работы.
Ему было трудно, но не тяжко, однако… есть нюанс.

Джун Хо по натуре достаточно отзывчив, эгоист из него так себе. В голове установка — хорошо делать свою работу. Искренне полагает, что мораль у него на месте, а ещё ему не слишком приятно лгать.
Целым открытием стало, что порой при работе в полиции последнее просто необходимо. Как и умение ловить момент, расставлять приоритеты и делать выбор. Рискнуть наступить себе на горло, чтобы достичь цели. Определиться за одну секунду, что для него важнее. И, бога ради, поменьше сожалений о сделанном, иначе весь свой профессионализм он когда-нибудь просрет.

Джун Хо не строит иллюзий и о своей физической целостности при такой профессии. Стоит ли вообще беспокоиться об этом после операции по пересадке почки в своей жизни? Он уже обзавёлся парой мелких шрамов, пару раз ломал конечности, но это не имеет значения, когда на чужих запястьях смыкаются наручники, как символ завершения не самого простого расследования.

Всё это привело его в Пусан. Джун Хо вдыхает запах солёного моря и свежей рыбы, когда тащит большой ящик с прибывшего судна в ангар по нескольким причинам.
После того, как он с парой патрульных скрутили посреди Ссамундона серийного убийцу, он загремел в госпиталь с глубокой раной от ножа прямо в боку.
Мама причитала и пила успокоительные, коллеги носили ему в палату цветы и шоколад. Начальник их отдела тоже зашёл и предоставил ему отпуск на пару месяцев — восстанавливаться. После подвига можно было и отдохнуть, потому что раненый детектив никому не нужен.

Джун Хо отвык отдыхать, отдаваясь своей работе почти целиком. В больничной палате слишком тоскливо, но зато…
Бывший одноклассник тоже заглянул, да вот разве что по делу. Кан Ён Соль протягивает ему несколько снимков с камер, демонстрируя на них человека. Джун Хо резко садится на постели, морщится от боли в боку, но какое она имеет значение.

Он уверен, что узнает Ин Хо в любом виде и в любой точке страны, где бы тот ни находился. Потому что Джун Хо каждый гребаный день ищет его лицо в толпе, с надеждой вглядывается в прохожих. Потому что раз за разом возвращается в его жилище — аккуратно прибранное, по-спартански скромное, но уютное — и ничего там не находит, кроме той самой загадочной визитки.
Снова и снова он достаёт мобильник, набирает эти уже вставшие поперёк глотки цифры и слышит «Абонент не обслуживается» механическим женским голосом. Джун Хо с досадой нажимает на отбой, отрешённо думая, что когда-нибудь чёртов искусственный интеллект их всё-таки поработит. Хотя, казалось бы, при чём тут это.

А теперь он сжимает пальцами паршивые снимки с видеокамер и видит на них размытое лицо Ин Хо. Есть поводы сомневаться, но стоит проверить эту зацепку.
— Где это? — Джун Хо изо всех сил старается, чтобы его голос не дрожал.
— В Пусане, — откликается Ён Соль, сидящий возле его постели верхом на стуле, устроив руки на спинке, а на них голову. Он с интересом наблюдает за реакциями своего старого приятеля и бурей эмоций на лице. Джун Хо в такой обстановке и такой компании может себе позволить.
Много информации он не даёт. Фото сделано в порту, где принимают выгрузку пойманной в Корейском проливе рыбы. Джун Хо замечает неподалёку парня с ящиком в руках и старается запомнить его лицо. Судя по дате, снимок сделан месяц назад.

Возможно, он всё-таки обознался — изображение нечёткое, и Джун Хо просто хочется верить, что это его старший брат. Возможно, если всё-таки он, то его там уже давно нет.
Вероятно, снова будет погоня за призраком.
Но Джун Хо обязан проверить.

Он уговаривает выписать его раньше срока и делает вид, что внимательно слушает все рекомендации — ухаживать за раной, избегать физических нагрузок, больше отдыхать и дышать свежим воздухом. Простите, доктор, но соблюдать получится только первую и последнюю.
Джун Хо надеется, что ему хватит одного длительного отпуска, чтобы разобраться.

В Пусане он легко находит парня со снимка, попавшего в кадр рядом с человеком, так похожим на брата, и арендует соседнюю с ним квартиру. Они также легко находят общий язык. Джун Хо копает под организацию в порту аккуратно, но все знают, что всем заправляет Ко Бён Чхоль — местный авторитет и (от него не укрылась эта информация) наркоторговец. Взявший за хвост местную полицию, ставя всех в положение, где его так просто не упрятать за решётку.

Вот перед ним и стоит вопрос принципов. Стоит в одной щекотливой ситуации помочь новому приятелю — как Джун Хо оказывается в его зоне доверия и ему предлагают подзаработать, правда, не совсем честным путём. Всего-то разгружать товар с двойным дном, носить его на склад и держать рот на замке. Ничего сложного.

Джун Хо понимает — его долг узнать все тайны этого наркокартеля, обзавестись доказательствами и сдать их властям. Так говорят ему совесть, воспитание и убеждения. Так говорит в нём детектив, который может развернуть это дело — и конец картелю господина Ко.
Но какие шансы найти Ин Хо тогда? Неужели он каким-то образом связан с ними и поэтому не возвращается домой?
Приходится сейчас выбирать — работа или семья. Джун Хо выбирает последнее. Вот они, подводные камни его работы и тяжёлый выбор, ломающий моральный компас. Не сожалеть о выборе, не мучиться от этого всю оставшуюся жизнь.
Он уже приехал в Пусан вместо того, чтобы восстанавливаться дома. Он уже этот выбор сделал.

Две недели таскания этих ящиков, услышанных разговоров и ничего не происходит. Люди господина Ко уже спокойны в его присутствии, позволяют услышать больше… Джун Хо почти и не слушает, только ждёт то единственное имя, за которое моментально зацепится слух.

Рана заживает паршиво. Он ухаживает за ней три раза в день и стоически терпит боль всё остальное время. В боку колет после каждого ящика.
Сегодня особенный день — большой груз и возвращение из колонии правой руки господина Ко. На его яхте накрывают стол и теперь Джун Хо носит ящики с бутылками. Шампанское, вино, виски, много соджу, пиво… Кажется, они решили залить в себя весь алкоголь мира и утонуть к хренам в Корейском проливе.
Бок снова болит.

Джун Хо знает, что за ним постоянно кто-то наблюдает и старается не вызывать подозрений. Спокойно носит эти ящики. Боль усиливается к вечеру, становится едва выносимой. К счастью, всё можно списать на усталость, а когда поднимают рюмки второй раз, Джун Хо аккуратно скрывается за дверью, ведущую в подсобку, где лежат вещи, принесённые с собой.

Без труда находит свой рюкзак и достаёт оттуда бинт, антисептик и лекарство, которое полагается класть под повязку. В боку тянет, у него трясутся руки, а края ещё не зажившей раны сильно покалывает. Стянув с себя футболку, он льёт антисептик на ватный тампон и прижимает его к повреждениям.
Средство шипит при контакте с каплями крови, а Джун Хо едва сдерживает сдавленный стон. Нужно перетерпеть и промыть рану.
В этой возне он не слышит, как открывается дверь…

[indent]Счастье — хрупкое, призрачное, реальное.
[indent][indent]Счастье, о котором Рукия не смела даже мечтать.

[indent]Все эти 40 лет были изнурительно болезненными, переворачивающими ее жизнь с ног на голову, полными дезориентации и горечи. Каждый день, прожитый без него, вел к деморализации. Рукия очень хотела бы остановить процесс упадка: вернуть жизненные силы, зажечь огонь в глазах, но как бы она не пыталась мужаться — без него все было не так; до падающих из рук вещей, бардака в голове, сомнительных успехов в обучении и продвижении по службе. Все эти 40 лет складывалось впечатление, что она одета в невероятно узкое кимоно, сковывающее шаги. Она буксовала на месте, но избавиться от мрачных одеяний не могла. Шаг за шагом пыталась двигаться дальше, но оставалась на месте.

[indent]Проговорив обиды, она почувствовала облегчение: и моральное, и физическое. Словно плотно затянутую ткань ослабили, позволив ей вдохнуть полной грудью. Вдохнуть и, наконец, украдкой почувствовать себя живой, а не переломанной и сломленной.

[indent]Она смотрит на него из-под полуопущенных ресниц и тепло улыбается. В руках греет тяван с давно остывшим чаем; и просто радуется импульсивности и эмоциональности лейтенанта. Несмотря на шебутных Котетцу и Коцубаки, ей порой не хватало громогласного и порывистого Ренджи. Его никто не смог бы заменить — и никто не заменил. На первый взгляд Ренджи кажется, как говорят в Мире живых, крутым парнем, уверенным в себе и способным накостылять любому обидчику, слишком успешным для всех миров и их пересечений, но сейчас она видит — он слишком много храбрился и храбрится до сих пор. Она это даже не видит, а чувствует кожей — так, словно они стали единым целым, слишком сильно переплетясь душами.

[indent]«Знаешь, за эти сорок лет я столько всего хотела тебе рассказать — украдкой даже думала завести дневник и записывать туда мысли или события, которые… ты бы оценил. Которые меня зацепили за живое. А сейчас я смотрю тебя и все слова, все переживания кажутся ничтожными. Ренджи, я просто рада, что ты рядом. Снова. Как и раньше. И большего мне не нужно».

[indent]Где-то в глубине души Кучики бережно хранила хрупкую надежду, что они воссоединятся — может, все и не будет как прежде, но…

она просто не могла позволить себе думать, что работая в одной организации и имея хоть одну точку пересечения, — Бьякую — они всю жизнь будут порознь.

[indent]Поэтому, находясь в его объятиях, она словно пытается надышаться им — пропитаться целиком и полностью, чтобы потом вспоминать об этой судьбоносной ночи. Ночи, с которой их отношения продолжились — новым витком, новым дыханием. Морозным, обжигающим. Заставляющим оставить под толщей льда все, что заставляло нутро скручиваться штопором под натиском боли.

[indent]Их разговор настолько увлекательный, что за окном даже стихает ветер — прислушивается к громкому смеху и едва различимым словам, насыщается атмосферой рая в шалаше [кабинете, заваленном бумагами]; радуется их близости и душевному равновесию, на чаше весов которых — их детство и все невзгоды, прошедшие рука об руку.

[indent]— Да, сейчас, — кривя губы в привычной лукавой усмешке, тихо произносит Ру, все еще не желая выпускать Ренджи из объятий, — когда, если не сейчас?

[indent]Их авантюры никогда не отличались изощренностью или глубиной проработки плана. Они действовали нахрапом, — так, как и принято в Руконгае — поэтому и сейчас, толком не осознавая последствий, она поддается собственноручно выдуманному плану легко — без тени сомнения, в душе радуясь легкости Ренджи. Если рассуждать здраво и оценивать риски — им стоило бы остаться в казармах шестого отряда и не выходить до утра, [потому что караульные, патрулирующие Сейрейтей, могут быть достаточно суровы как с рядовым офицером, так и с лейтенантом]. Распорядок дня, как говорил Бьякуя, одинаков для всех — и любой нарушитель понесет заслуженное наказание.

[indent]Но ведь законы созданы для того, чтобы их нарушать, правда?

[indent]Ни одно наказание за нарушение комендантского часа не стоит и минуты, проведенной рядом с Абараем на очередной вылазке; [ради него она готова скатиться вниз по карьерной лестнице и лишиться высокого родового статуса]. Кучики ни секунды не сомневается в гениальности бредового плана — так, как не сомневается ребенок, на зло маме отмораживающий уши. Заливаясь тихим хохотом под порывистое «узнаю свою Ру», она соскальзывает с его коленей, тонкими пальцами сжимая грубую ткань униформы.

[indent]Он настолько близко, что у нее вновь перехватывает дыхание. Кучики медленно [натужно] выдыхает, потупив взгляд как школьница, которая впервые влюбилась; ей страшно признаваться себе в том, что она отвыкла от близости Ренджи [и любого другого мужчины] — будь то похлопывание по плечу или поддерживающие объятия. Сейчас она чувствует себя ссохшейся хрупкой веточкой сакуры, которая готова сломаться под грубыми руками от одного неловкого движения, но этот страх, уверена она, необоснован — Ренджи не причинит ей вреда.

[indent]Никогда не причинял.

[indent]В лунном свете Сейрейтей прекрасен — настолько, что у Рукии перехватывает дыхание, едва они оказываются за пределами казарм шестого отряда. Длинные извилистые проулки ничем не подсвечены, свет в других казармах давно уже погас. Всегда шумный город сейчас похож на спящего ребенка, затихшего после очередного сумасшедшего дня. Кучики скользит взглядом по переулкам-артериям, ведущим в разные части Сейретея, пока взглядом не упирается в поместье, возвыщающееся вдали.

[indent]Подсвеченная бездымными светильниками входная группа — единственное скудное освещение во всем городе.

[indent]Если они пойдут в ее дом как обычно, — напролом — могут возникнуть легкие трудности, связанные с нарядом, патрулирующим районы Сейрейтея; и, даже несмотря на то, что она направляется в собственные покои, отвественности не миновать: комендантский час распространяется на всех; даже на владельца лейтенантского шеврона.

[indent]Она колеблется, судорожно обдумывая его вопрос. Рукия привыкла пользоваться главным входом и, откровенно говоря, за все время проживания в особняке ей элементарно не_хватило_ума поискать лазейки — и речь даже не о черных входах.

[indent]«Но вариант точно должен быть, иначе как на территорию попадала Ячиру с женским клубом?»

[indent]Перемахнуть через забор, ограждающий дом клана от внешнего мира, конечно, будет самым простым вариантом… но они не ищут легких путей. Осматриваясь, она указывает пальцем на вход, где примерно в это время должна проходить смена караула.

[indent]— Давай через восточный вход. Пока они там будут лясы точить, мы прошмыгнем, — срывающимся шепотом произносит Рукия, указывая рукой в сторону нужных ворот.

[indent]Она оказалась права: смена дежурных происходит спустя несколько минут после того, как Абарай оказывается у нужных дверей. Неотрывно глядя на своих же слуг, Кучики первой проскальзывает на территорию поместья, махнув рукой Ренджи.

[indent]— Пошевеливайся, — одними губами произносит, переминаясь с ноги на ногу. Ей сложно поверить, что их план действительно удался и они не провалились: их не заметили [наверное], да и здесь, судя по всему, им уже ничего не угрожает.

[indent]От восточных ворот до пруда с карпами, которых выловила Ячиру, буквально подать рукой; и нужное расстояние они преодолевают за считанные секунды, переходя на мерцающий шаг. Вода, переливами отражающая свет луны и блеск звезд, спокойна — лишь изредка покрывается тонкой рябью от легких порывов ветра, плещась в берегах. Здесь, у водоема, совершенно иной воздух: свежий, одурманивающий; вызывающий глупую улыбку.

[indent]Игриво глядя на Ренджи, Рукия сбрасывает обувь, закатывает хакама и ширтаге, подходя ближе к краю воды.

[indent]— Шалость почти удалась? — тихо смеясь, произносит шинигами, пальцами ноги касаясь прохладной воды; оставляя конечное решение за ним — действительно ли они поплавают в свете луны или лишь посидят на берегу?

Трудно поймать грань между детскими мечтами и наивным самообманом. Джун Хо не может вспомнить, когда он осознал: работа в полиции — ни хрена не героизм. Ты не станешь супергероем, который спасает обездоленных и мир заодно. Справедливость не всегда торжествует.
Нет никаких постоянных головокружительных погонь, есть долгие засады и такая же долгая слежка. Множество подводных камней, которые не всегда выходит выловить и предоставить для разоблачения. Постоянный поиск улик и доказательств, дышащая в затылок прокуратура, душный и связывающий по рукам и ногам протокол. А ещё бюрократия.
Очень.
Много.
Бюрократии.

Где-нибудь в этом месте вчерашний наивный мальчик должен разочароваться в полицейской работе и начать грустить по несбывшимся мечтам.
Нет, это всё же не про Хван Джун Хо. Может, в детстве он действительно так всё и представлял, когда его личным супергероем был старший брат, но мало кто лишается иллюзий уже на работе. Корейский национальный полицейский университет ещё на первом курсе выбивает всю эту дурь в виде грез о возможном героизме.

Джун Хо вообще не уверен, что у него эти иллюзии когда-нибудь были. В детстве он не думал, кем станет, когда вырастет. Решение принимал в старшей школе, а потом поступил в тот самый университет. Юридическая теория, строгий режим, изнуряющие тренировки и моральная готовность к любой заднице, в которой окажется полицейский во время полевой работы.
Ему было трудно, но не тяжко, однако… есть нюанс.

Джун Хо по натуре достаточно отзывчив, эгоист из него так себе. В голове установка — хорошо делать свою работу. Искренне полагает, что мораль у него на месте, а ещё ему не слишком приятно лгать.
Целым открытием стало, что порой при работе в полиции последнее просто необходимо. Как и умение ловить момент, расставлять приоритеты и делать выбор. Рискнуть наступить себе на горло, чтобы достичь цели. Определиться за одну секунду, что для него важнее. И, бога ради, поменьше сожалений о сделанном, иначе весь свой профессионализм он когда-нибудь просрет.

Джун Хо не строит иллюзий и о своей физической целостности при такой профессии. Стоит ли вообще беспокоиться об этом после операции по пересадке почки в своей жизни? Он уже обзавёлся парой мелких шрамов, пару раз ломал конечности, но это не имеет значения, когда на чужих запястьях смыкаются наручники, как символ завершения не самого простого расследования.

Всё это привело его в Пусан. Джун Хо вдыхает запах солёного моря и свежей рыбы, когда тащит большой ящик с прибывшего судна в ангар по нескольким причинам.
После того, как он с парой патрульных скрутили посреди Ссамундона серийного убийцу, он загремел в госпиталь с глубокой раной от ножа прямо в боку.
Мама причитала и пила успокоительные, коллеги носили ему в палату цветы и шоколад. Начальник их отдела тоже зашёл и предоставил ему отпуск на пару месяцев — восстанавливаться. После подвига можно было и отдохнуть, потому что раненый детектив никому не нужен.

Джун Хо отвык отдыхать, отдаваясь своей работе почти целиком. В больничной палате слишком тоскливо, но зато…
Бывший одноклассник тоже заглянул, да вот разве что по делу. Кан Ён Соль протягивает ему несколько снимков с камер, демонстрируя на них человека. Джун Хо резко садится на постели, морщится от боли в боку, но какое она имеет значение.

Он уверен, что узнает Ин Хо в любом виде и в любой точке страны, где бы тот ни находился. Потому что Джун Хо каждый гребаный день ищет его лицо в толпе, с надеждой вглядывается в прохожих. Потому что раз за разом возвращается в его жилище — аккуратно прибранное, по-спартански скромное, но уютное — и ничего там не находит, кроме той самой загадочной визитки.
Снова и снова он достаёт мобильник, набирает эти уже вставшие поперёк глотки цифры и слышит «Абонент не обслуживается» механическим женским голосом. Джун Хо с досадой нажимает на отбой, отрешённо думая, что когда-нибудь чёртов искусственный интеллект их всё-таки поработит. Хотя, казалось бы, при чём тут это.

А теперь он сжимает пальцами паршивые снимки с видеокамер и видит на них размытое лицо Ин Хо. Есть поводы сомневаться, но стоит проверить эту зацепку.
— Где это? — Джун Хо изо всех сил старается, чтобы его голос не дрожал.
— В Пусане, — откликается Ён Соль, сидящий возле его постели верхом на стуле, устроив руки на спинке, а на них голову. Он с интересом наблюдает за реакциями своего старого приятеля и бурей эмоций на лице. Джун Хо в такой обстановке и такой компании может себе позволить.
Много информации он не даёт. Фото сделано в порту, где принимают выгрузку пойманной в Корейском проливе рыбы. Джун Хо замечает неподалёку парня с ящиком в руках и старается запомнить его лицо. Судя по дате, снимок сделан месяц назад.

Возможно, он всё-таки обознался — изображение нечёткое, и Джун Хо просто хочется верить, что это его старший брат. Возможно, если всё-таки он, то его там уже давно нет.
Вероятно, снова будет погоня за призраком.
Но Джун Хо обязан проверить.

Он уговаривает выписать его раньше срока и делает вид, что внимательно слушает все рекомендации — ухаживать за раной, избегать физических нагрузок, больше отдыхать и дышать свежим воздухом. Простите, доктор, но соблюдать получится только первую и последнюю.
Джун Хо надеется, что ему хватит одного длительного отпуска, чтобы разобраться.

В Пусане он легко находит парня со снимка, попавшего в кадр рядом с человеком, так похожим на брата, и арендует соседнюю с ним квартиру. Они также легко находят общий язык. Джун Хо копает под организацию в порту аккуратно, но все знают, что всем заправляет Ко Бён Чхоль — местный авторитет и (от него не укрылась эта информация) наркоторговец. Взявший за хвост местную полицию, ставя всех в положение, где его так просто не упрятать за решётку.

Вот перед ним и стоит вопрос принципов. Стоит в одной щекотливой ситуации помочь новому приятелю — как Джун Хо оказывается в его зоне доверия и ему предлагают подзаработать, правда, не совсем честным путём. Всего-то разгружать товар с двойным дном, носить его на склад и держать рот на замке. Ничего сложного.

Джун Хо понимает — его долг узнать все тайны этого наркокартеля, обзавестись доказательствами и сдать их властям. Так говорят ему совесть, воспитание и убеждения. Так говорит в нём детектив, который может развернуть это дело — и конец картелю господина Ко.
Но какие шансы найти Ин Хо тогда? Неужели он каким-то образом связан с ними и поэтому не возвращается домой?
Приходится сейчас выбирать — работа или семья. Джун Хо выбирает последнее. Вот они, подводные камни его работы и тяжёлый выбор, ломающий моральный компас. Не сожалеть о выборе, не мучиться от этого всю оставшуюся жизнь.
Он уже приехал в Пусан вместо того, чтобы восстанавливаться дома. Он уже этот выбор сделал.

Две недели таскания этих ящиков, услышанных разговоров и ничего не происходит. Люди господина Ко уже спокойны в его присутствии, позволяют услышать больше… Джун Хо почти и не слушает, только ждёт то единственное имя, за которое моментально зацепится слух.

Рана заживает паршиво. Он ухаживает за ней три раза в день и стоически терпит боль всё остальное время. В боку колет после каждого ящика.
Сегодня особенный день — большой груз и возвращение из колонии правой руки господина Ко. На его яхте накрывают стол и теперь Джун Хо носит ящики с бутылками. Шампанское, вино, виски, много соджу, пиво… Кажется, они решили залить в себя весь алкоголь мира и утонуть к хренам в Корейском проливе.
Бок снова болит.

Джун Хо знает, что за ним постоянно кто-то наблюдает и старается не вызывать подозрений. Спокойно носит эти ящики. Боль усиливается к вечеру, становится едва выносимой. К счастью, всё можно списать на усталость, а когда поднимают рюмки второй раз, Джун Хо аккуратно скрывается за дверью, ведущую в подсобку, где лежат вещи, принесённые с собой.

Без труда находит свой рюкзак и достаёт оттуда бинт, антисептик и лекарство, которое полагается класть под повязку. В боку тянет, у него трясутся руки, а края ещё не зажившей раны сильно покалывает. Стянув с себя футболку, он льёт антисептик на ватный тампон и прижимает его к повреждениям.
Средство шипит при контакте с каплями крови, а Джун Хо едва сдерживает сдавленный стон. Нужно перетерпеть и промыть рану.
В этой возне он не слышит, как открывается дверь…

Наверное, из всех дел, что в последнее время ему приходилось делать самыми его нелюбимыми были те, где предстояло рыскать по неблагополучным районам. И самыми нелюбимыми заданиями были те, где предстояло работать с Дазаем.

И в этот совершенно отвратительный день ему выпало столкнуться и с тем и с другим. Так совпало.

Место, куда их направили само по себе не вызывало ничего кроме омерзения, возможно, еще и потому, что так напоминало Сурибачи, хоть и считалось уровнем повыше. Но то, от того, что они находились в другом городе трущобы не переставали быть трущобами. Только, что мистических взрывов тут никогда не было. Место само по себе скатилось на уровень дна. Тут узкие улицы, покрытые трещинами и грязью, напоминают лабиринт, ведущий в никуда. Фасады домов облезлые, окна мутные или их нет вовсе потому что они давно разбиты, ана стенах – следы граффити, которые могли нарисовать только обиженные на жизнь подростки. Нет детских площадок, лавочек для отдыха, всё вокруг кажется заброшенным и запустевшим. Даже солнце, проникающее сюда, теряет свою яркость, становясь бледным и невеселым. Редкие звуки шагов тех нечастых прохожих, что словно крысы прячутся по углам, эхом отражаются от стен пустых зданий, усиливая чувство тревоги.

Этот район будто застыл вне времени, оставленный на произвол судьбы, погружённый в атмосферу уныния и безнадёжности. Так же как он запомнил Сурибачи, до того как они с Овнами хоть немного утвердились в том месте.

Приятного мало. И понятно только то, что тот человек, который выбрал такое место, чтобы уйти от преследования на самом деле находится на грани самого настоящего отчаяния.

– Ты уверен, что он действительно будет где-то здесь?

Даже будучи одетыми в свою обычную одежду, а не мафиозные черные костюмы они сильно выделялись на фоне окружающей их обстановки. И немудрено, за несколько лет в мафии Чуя привык к высокому качеству тканей, которые не раздражают, к натуральной коже и дорогим часам, поэтому даже походя на бунтующего подростка он все равно теперь был тем от кого для жителей трущоб пахло деньгами. Так что даже учитывая, что местных жителей было практически не видно – он знал, что множество жадных глаз следят за ними из тени.

Вредить никому из них не хотелось, как и находиться в этом месте.

Но Дазай был уверен, что цель их задания скрылась в здании перед ними, а он уже привык не разбираться в том как его напарник пришел к той или иной мысли. Просто проверял степень уверенности для проформы. Сам Чуя считал, что посылать их обоих на столь тривиальную задачу, как поимка предателя пусть тот и был эспером было несколько перебором, но боссу иногда нравилось делать показательные выступления.

Но надо отдать должное прятался он неплохо и привлечь Дазая к задаче его поимку вероятно не было излишним, ведь попутно пока они его искали нужно было еще и перекрыть те потоки информации и разобраться с теми проблемами, которые тот своим сливом успел наделать. Наверное, послать их двоих и не растрачивать большее количество штатных ресурсов было и правильно, особенно учитывая, что у них обоих давно не было особо сложных или важных задач.

И вот теперь, разобравшись со всем второстепенным они стояли у логова загнанного зверя.

Здание ничем особо не отличалось от всех остальных. Мутные, не пропускающие солнечный свет окна, которые в некоторых комнатах почему-то еще и заколочены, а на стене граффити с криво написанным «fuck you». В целом, с данным посылом он даже солидарен, но не суть. Их все равно интересовал не дом, а человек, который там по идее находился.

Эспер для них не представляет опасности, поэтому они не сговариваясь разделяются, чтобы осмотр дома занял меньше времени.

Внутреннее убранство его тоже ничем не удивило, Все та же грязь, паутины, заброшенность и затхлый запах плесени. В комнатах, в которые они заходили по пути не было ничего интересного, только обломки старой мебели и осколки стекла. Даже удивительно, что кто-то мог рассматривать подобное место даже как перевалочный пункт. Но уже в следующей комнате становится понятно – Дазай не ошибся.

В комнате от входа виднеются свежие следы обуви, оставленные на пыльном полу, и ведут они к старому матрасу, лежащему на полу. Матрас покрыт грязью и пылью, но на нем заметно, что еще недавно тут кто-то лежал. Рядом валяется пустая пластиковая бутылка и упаковка от еды быстрого приготовления. Возле окна собрано небольшой кострище из щепок и бумаги, вокруг него земля слегка потемнела от огня. Значит, пытался избавиться от документов, которые могли бы его скомпрометировать, да только было уже поздно. И видимо в итоге он сам тоже это понял. Так как из всех предметов обстановки в этой комнате в глаза бросался только поваленный навзничь стул. А над ним висящие уже давно окоченевшие ноги.

Чуя поднял глаза наверх к привязанной к потолочной балке веревке и глубоко вздохнул. Точно, отправлять их двоих был явный перебор.

– Дазай! Иди сюда, он тут.

Дазай не умер. Опять.

Последняя попытка осталась карминными росчерками на коже, вдоль вен, длинными полосами, заставляющими шипеть от боли, когда он промывал раны под проточной водой, то и дело морщась от неприятных ощущений. Его кровь была красной, такой же как у других людей, убегала в водосток ручьями, ничуть не отличаясь, и все равно казалась отвратительной. Мутной жидкостью, разливающейся по венам, напоминая о гнилости, той, что не увидишь случайно, если не заглянешь глубже в скопления артерий и капилляров, находя среди них источник заразы.

Всегда слишком много, каждый раз чего-то не хватало, чтобы дойти до грани и наконец её перешагнуть, бросив позади опостылевшие вещи.

Стать лучше, да?

Он знал, что не сумеет, но это и не было важно, давно перестало, представая перед ним уродливостью бытия. Пока Дазай старался, разве имело значение что-нибудь еще?

Моток бинта скользнул по свежим порезам, тут же пропитываясь кровью, размытыми пятнами, просвечивающими насквозь, словно пытаясь обнажить все то, что скрывалось внутри. Один оборот, за ним следующий, и вскоре на виду была только слепящая белизна марли, надежно зафиксированной у плеча. Там, под всеми этими слоями находилось то, что он предпочитал не видеть, ненавидя рубцы, следствия бесконечных неудач, запечатленных на полотне его тела.

Тошнотворная картина, от нее во рту появлялся кислый привкус, желание избавиться, содрав вместе с кожей, лишь бы оно не зудело так раздражающе, умоляя продолжать, довести до конца, позабыв о данных обещаниях, и проснуться где-нибудь очень далеко, может быть у моря, без пустоты, обернувшейся безразличием ко всему.

Жалкое зрелище, как ты ни посмотри.

Повернув кран, Дазай несколько долгих минут подарил своему отражению, скривил губы в бессмысленной улыбке, почти видя ответный оскал, насмешку с той стороны над новым днем, очередным провалом. Позади их уже скопилась огромная череда, будто он просто не был в состоянии добиться успеха даже в чем-то настолько элементарном как собственная смерть.

Что бы сказал на это Одасаку?

Улыбка потухла, замерла искаженным подобием, оставшимся кривить рот, когда он отвернулся, чувствуя сожаление. Не из-за попытки умереть, нет, об этом Дазай никогда не жалел, но о том разочаровании, что точно мелькнуло бы среди спокойствия полузабытого понимания. В такие моменты он становился себе еще более противен, чем обычно.

У раковины грязным ворохом валялись старые бинты, в мыльнице лежало недостаточно острое для плоти бритвенное лезвие, делать здесь было нечего, и Дазай ушел. Не оборачиваясь, прикрыл дверь ванной, пряча перебинтованные руки в светлом пальто, прочь из комнаты общежития, направляясь к агентству с опозданием на несколько часов, уже слыша про себя громкие возмущения Куникиды, что непременно раздадутся, стоит ему появиться на месте.

По лестнице на четвертый этаж, возвращаясь к привычной всем легкомысленности, лживым блеском отраженной на самом дне темных зрачков; веселью, вопреки всему не такому уж и наигранному, хрипящему в горле, едва он вошел внутрь, уже собираясь поприветствовать кого-нибудь в почти безлюдном офисе, где было двое, детектив и…

Дазай остановился. Уперся взглядом в широкую спину, спрятанную за бежевой тканью, рыжие волосы, кончиками уходящие под ворот полосатой рубашки, услышал голос, слишком знакомый даже спустя несколько лет, и захлебнулся тьмой. Густой и низменной злостью, едкой ненавистью мажущей в смехе, раздавшемся словно не от него, нарочито громко и дружелюбно, толкая вперед, все ближе к фигуре человека, которого он ни за что не простил бы.

— Рампо-сан, что это, — растянув обращение, Дазай улыбнулся. Пустой и пугающей улыбкой, подступая со словами, полными желчной приветливости, обернутой налетом жестокого радушия, — неужели новый клиент?

«Его зовут Осаму Дазай. Вы можете его найти?»

Ладонь прошлась по чужой спине, будто бы невзначай поднимаясь выше, к затылку, касаясь открытой кожи, что угодно, только бы избавиться от образа друга, позволяя неполноценному сработать. Тогда можно будет выяснить, кому понадобилось использовать единственного, кого Дазай не позволил бы, охраняя память о прошлом столь глубоко, что туда, оскверняя, не пролезли бы даже его собственные демоны.

Секунда, две, десять.

В нос ударил запах крепкого табака и острой еды, пряностей, всегда цепляющихся к Одасаку что бы он ни делал, неповторимая смесь, такой больше ни у кого не было, и это злило сильнее, доводя до откровенности, грубым вопросом вырвавшейся наружу вместе с тем, как они наконец встретились взглядами. Бескрайняя синева с холодом опустевших глаз. Всего мгновение прежде, чем он одернул чуть подрагивающие пальцы, так и не добившись своего.

— Ну и ну, кто же ты?

Неполноценный не сработал, и Дазай остался один на один с призраком, давясь своим же голосом, уже не обращая внимания ни на Рампо, ни на то, что сам трескался по швам, отказываясь верить.

Мертвые не возвращались, а он не прощал, и кто бы ни стоял перед ним, тот, несомненно, поплатился бы, проклянув день, когда решился на обман.

Трудно поймать грань между детскими мечтами и наивным самообманом. Джун Хо не может вспомнить, когда он осознал: работа в полиции — ни хрена не героизм. Ты не станешь супергероем, который спасает обездоленных и мир заодно. Справедливость не всегда торжествует.
Нет никаких постоянных головокружительных погонь, есть долгие засады и такая же долгая слежка. Множество подводных камней, которые не всегда выходит выловить и предоставить для разоблачения. Постоянный поиск улик и доказательств, дышащая в затылок прокуратура, душный и связывающий по рукам и ногам протокол. А ещё бюрократия.
Очень.
Много.
Бюрократии.

Где-нибудь в этом месте вчерашний наивный мальчик должен разочароваться в полицейской работе и начать грустить по несбывшимся мечтам.
Нет, это всё же не про Хван Джун Хо. Может, в детстве он действительно так всё и представлял, когда его личным супергероем был старший брат, но мало кто лишается иллюзий уже на работе. Корейский национальный полицейский университет ещё на первом курсе выбивает всю эту дурь в виде грез о возможном героизме.

Джун Хо вообще не уверен, что у него эти иллюзии когда-нибудь были. В детстве он не думал, кем станет, когда вырастет. Решение принимал в старшей школе, а потом поступил в тот самый университет. Юридическая теория, строгий режим, изнуряющие тренировки и моральная готовность к любой заднице, в которой окажется полицейский во время полевой работы.
Ему было трудно, но не тяжко, однако… есть нюанс.

Джун Хо по натуре достаточно отзывчив, эгоист из него так себе. В голове установка — хорошо делать свою работу. Искренне полагает, что мораль у него на месте, а ещё ему не слишком приятно лгать.
Целым открытием стало, что порой при работе в полиции последнее просто необходимо. Как и умение ловить момент, расставлять приоритеты и делать выбор. Рискнуть наступить себе на горло, чтобы достичь цели. Определиться за одну секунду, что для него важнее. И, бога ради, поменьше сожалений о сделанном, иначе весь свой профессионализм он когда-нибудь просрет.

Джун Хо не строит иллюзий и о своей физической целостности при такой профессии. Стоит ли вообще беспокоиться об этом после операции по пересадке почки в своей жизни? Он уже обзавёлся парой мелких шрамов, пару раз ломал конечности, но это не имеет значения, когда на чужих запястьях смыкаются наручники, как символ завершения не самого простого расследования.

Всё это привело его в Пусан. Джун Хо вдыхает запах солёного моря и свежей рыбы, когда тащит большой ящик с прибывшего судна в ангар по нескольким причинам.
После того, как он с парой патрульных скрутили посреди Ссамундона серийного убийцу, он загремел в госпиталь с глубокой раной от ножа прямо в боку.
Мама причитала и пила успокоительные, коллеги носили ему в палату цветы и шоколад. Начальник их отдела тоже зашёл и предоставил ему отпуск на пару месяцев — восстанавливаться. После подвига можно было и отдохнуть, потому что раненый детектив никому не нужен.

Джун Хо отвык отдыхать, отдаваясь своей работе почти целиком. В больничной палате слишком тоскливо, но зато…
Бывший одноклассник тоже заглянул, да вот разве что по делу. Кан Ён Соль протягивает ему несколько снимков с камер, демонстрируя на них человека. Джун Хо резко садится на постели, морщится от боли в боку, но какое она имеет значение.

Он уверен, что узнает Ин Хо в любом виде и в любой точке страны, где бы тот ни находился. Потому что Джун Хо каждый гребаный день ищет его лицо в толпе, с надеждой вглядывается в прохожих. Потому что раз за разом возвращается в его жилище — аккуратно прибранное, по-спартански скромное, но уютное — и ничего там не находит, кроме той самой загадочной визитки.
Снова и снова он достаёт мобильник, набирает эти уже вставшие поперёк глотки цифры и слышит «Абонент не обслуживается» механическим женским голосом. Джун Хо с досадой нажимает на отбой, отрешённо думая, что когда-нибудь чёртов искусственный интеллект их всё-таки поработит. Хотя, казалось бы, при чём тут это.

А теперь он сжимает пальцами паршивые снимки с видеокамер и видит на них размытое лицо Ин Хо. Есть поводы сомневаться, но стоит проверить эту зацепку.
— Где это? — Джун Хо изо всех сил старается, чтобы его голос не дрожал.
— В Пусане, — откликается Ён Соль, сидящий возле его постели верхом на стуле, устроив руки на спинке, а на них голову. Он с интересом наблюдает за реакциями своего старого приятеля и бурей эмоций на лице. Джун Хо в такой обстановке и такой компании может себе позволить.
Много информации он не даёт. Фото сделано в порту, где принимают выгрузку пойманной в Корейском проливе рыбы. Джун Хо замечает неподалёку парня с ящиком в руках и старается запомнить его лицо. Судя по дате, снимок сделан месяц назад.

Возможно, он всё-таки обознался — изображение нечёткое, и Джун Хо просто хочется верить, что это его старший брат. Возможно, если всё-таки он, то его там уже давно нет.
Вероятно, снова будет погоня за призраком.
Но Джун Хо обязан проверить.

Он уговаривает выписать его раньше срока и делает вид, что внимательно слушает все рекомендации — ухаживать за раной, избегать физических нагрузок, больше отдыхать и дышать свежим воздухом. Простите, доктор, но соблюдать получится только первую и последнюю.
Джун Хо надеется, что ему хватит одного длительного отпуска, чтобы разобраться.

В Пусане он легко находит парня со снимка, попавшего в кадр рядом с человеком, так похожим на брата, и арендует соседнюю с ним квартиру. Они также легко находят общий язык. Джун Хо копает под организацию в порту аккуратно, но все знают, что всем заправляет Ко Бён Чхоль — местный авторитет и (от него не укрылась эта информация) наркоторговец. Взявший за хвост местную полицию, ставя всех в положение, где его так просто не упрятать за решётку.

Вот перед ним и стоит вопрос принципов. Стоит в одной щекотливой ситуации помочь новому приятелю — как Джун Хо оказывается в его зоне доверия и ему предлагают подзаработать, правда, не совсем честным путём. Всего-то разгружать товар с двойным дном, носить его на склад и держать рот на замке. Ничего сложного.

Джун Хо понимает — его долг узнать все тайны этого наркокартеля, обзавестись доказательствами и сдать их властям. Так говорят ему совесть, воспитание и убеждения. Так говорит в нём детектив, который может развернуть это дело — и конец картелю господина Ко.
Но какие шансы найти Ин Хо тогда? Неужели он каким-то образом связан с ними и поэтому не возвращается домой?
Приходится сейчас выбирать — работа или семья. Джун Хо выбирает последнее. Вот они, подводные камни его работы и тяжёлый выбор, ломающий моральный компас. Не сожалеть о выборе, не мучиться от этого всю оставшуюся жизнь.
Он уже приехал в Пусан вместо того, чтобы восстанавливаться дома. Он уже этот выбор сделал.

Две недели таскания этих ящиков, услышанных разговоров и ничего не происходит. Люди господина Ко уже спокойны в его присутствии, позволяют услышать больше… Джун Хо почти и не слушает, только ждёт то единственное имя, за которое моментально зацепится слух.

Рана заживает паршиво. Он ухаживает за ней три раза в день и стоически терпит боль всё остальное время. В боку колет после каждого ящика.
Сегодня особенный день — большой груз и возвращение из колонии правой руки господина Ко. На его яхте накрывают стол и теперь Джун Хо носит ящики с бутылками. Шампанское, вино, виски, много соджу, пиво… Кажется, они решили залить в себя весь алкоголь мира и утонуть к хренам в Корейском проливе.
Бок снова болит.

Джун Хо знает, что за ним постоянно кто-то наблюдает и старается не вызывать подозрений. Спокойно носит эти ящики. Боль усиливается к вечеру, становится едва выносимой. К счастью, всё можно списать на усталость, а когда поднимают рюмки второй раз, Джун Хо аккуратно скрывается за дверью, ведущую в подсобку, где лежат вещи, принесённые с собой.

Без труда находит свой рюкзак и достаёт оттуда бинт, антисептик и лекарство, которое полагается класть под повязку. В боку тянет, у него трясутся руки, а края ещё не зажившей раны сильно покалывает. Стянув с себя футболку, он льёт антисептик на ватный тампон и прижимает его к повреждениям.
Средство шипит при контакте с каплями крови, а Джун Хо едва сдерживает сдавленный стон. Нужно перетерпеть и промыть рану.
В этой возне он не слышит, как открывается дверь…

Трудно поймать грань между детскими мечтами и наивным самообманом. Джун Хо не может вспомнить, когда он осознал: работа в полиции — ни хрена не героизм. Ты не станешь супергероем, который спасает обездоленных и мир заодно. Справедливость не всегда торжествует.
Нет никаких постоянных головокружительных погонь, есть долгие засады и такая же долгая слежка. Множество подводных камней, которые не всегда выходит выловить и предоставить для разоблачения. Постоянный поиск улик и доказательств, дышащая в затылок прокуратура, душный и связывающий по рукам и ногам протокол. А ещё бюрократия.
Очень.
Много.
Бюрократии.

Где-нибудь в этом месте вчерашний наивный мальчик должен разочароваться в полицейской работе и начать грустить по несбывшимся мечтам.
Нет, это всё же не про Хван Джун Хо. Может, в детстве он действительно так всё и представлял, когда его личным супергероем был старший брат, но мало кто лишается иллюзий уже на работе. Корейский национальный полицейский университет ещё на первом курсе выбивает всю эту дурь в виде грез о возможном героизме.

Джун Хо вообще не уверен, что у него эти иллюзии когда-нибудь были. В детстве он не думал, кем станет, когда вырастет. Решение принимал в старшей школе, а потом поступил в тот самый университет. Юридическая теория, строгий режим, изнуряющие тренировки и моральная готовность к любой заднице, в которой окажется полицейский во время полевой работы.
Ему было трудно, но не тяжко, однако… есть нюанс.

Джун Хо по натуре достаточно отзывчив, эгоист из него так себе. В голове установка — хорошо делать свою работу. Искренне полагает, что мораль у него на месте, а ещё ему не слишком приятно лгать.
Целым открытием стало, что порой при работе в полиции последнее просто необходимо. Как и умение ловить момент, расставлять приоритеты и делать выбор. Рискнуть наступить себе на горло, чтобы достичь цели. Определиться за одну секунду, что для него важнее. И, бога ради, поменьше сожалений о сделанном, иначе весь свой профессионализм он когда-нибудь просрет.

Джун Хо не строит иллюзий и о своей физической целостности при такой профессии. Стоит ли вообще беспокоиться об этом после операции по пересадке почки в своей жизни? Он уже обзавёлся парой мелких шрамов, пару раз ломал конечности, но это не имеет значения, когда на чужих запястьях смыкаются наручники, как символ завершения не самого простого расследования.

Всё это привело его в Пусан. Джун Хо вдыхает запах солёного моря и свежей рыбы, когда тащит большой ящик с прибывшего судна в ангар по нескольким причинам.
После того, как он с парой патрульных скрутили посреди Ссамундона серийного убийцу, он загремел в госпиталь с глубокой раной от ножа прямо в боку.
Мама причитала и пила успокоительные, коллеги носили ему в палату цветы и шоколад. Начальник их отдела тоже зашёл и предоставил ему отпуск на пару месяцев — восстанавливаться. После подвига можно было и отдохнуть, потому что раненый детектив никому не нужен.

Джун Хо отвык отдыхать, отдаваясь своей работе почти целиком. В больничной палате слишком тоскливо, но зато…
Бывший одноклассник тоже заглянул, да вот разве что по делу. Кан Ён Соль протягивает ему несколько снимков с камер, демонстрируя на них человека. Джун Хо резко садится на постели, морщится от боли в боку, но какое она имеет значение.

Он уверен, что узнает Ин Хо в любом виде и в любой точке страны, где бы тот ни находился. Потому что Джун Хо каждый гребаный день ищет его лицо в толпе, с надеждой вглядывается в прохожих. Потому что раз за разом возвращается в его жилище — аккуратно прибранное, по-спартански скромное, но уютное — и ничего там не находит, кроме той самой загадочной визитки.
Снова и снова он достаёт мобильник, набирает эти уже вставшие поперёк глотки цифры и слышит «Абонент не обслуживается» механическим женским голосом. Джун Хо с досадой нажимает на отбой, отрешённо думая, что когда-нибудь чёртов искусственный интеллект их всё-таки поработит. Хотя, казалось бы, при чём тут это.

А теперь он сжимает пальцами паршивые снимки с видеокамер и видит на них размытое лицо Ин Хо. Есть поводы сомневаться, но стоит проверить эту зацепку.
— Где это? — Джун Хо изо всех сил старается, чтобы его голос не дрожал.
— В Пусане, — откликается Ён Соль, сидящий возле его постели верхом на стуле, устроив руки на спинке, а на них голову. Он с интересом наблюдает за реакциями своего старого приятеля и бурей эмоций на лице. Джун Хо в такой обстановке и такой компании может себе позволить.
Много информации он не даёт. Фото сделано в порту, где принимают выгрузку пойманной в Корейском проливе рыбы. Джун Хо замечает неподалёку парня с ящиком в руках и старается запомнить его лицо. Судя по дате, снимок сделан месяц назад.

Возможно, он всё-таки обознался — изображение нечёткое, и Джун Хо просто хочется верить, что это его старший брат. Возможно, если всё-таки он, то его там уже давно нет.
Вероятно, снова будет погоня за призраком.
Но Джун Хо обязан проверить.

Он уговаривает выписать его раньше срока и делает вид, что внимательно слушает все рекомендации — ухаживать за раной, избегать физических нагрузок, больше отдыхать и дышать свежим воздухом. Простите, доктор, но соблюдать получится только первую и последнюю.
Джун Хо надеется, что ему хватит одного длительного отпуска, чтобы разобраться.

В Пусане он легко находит парня со снимка, попавшего в кадр рядом с человеком, так похожим на брата, и арендует соседнюю с ним квартиру. Они также легко находят общий язык. Джун Хо копает под организацию в порту аккуратно, но все знают, что всем заправляет Ко Бён Чхоль — местный авторитет и (от него не укрылась эта информация) наркоторговец. Взявший за хвост местную полицию, ставя всех в положение, где его так просто не упрятать за решётку.

Вот перед ним и стоит вопрос принципов. Стоит в одной щекотливой ситуации помочь новому приятелю — как Джун Хо оказывается в его зоне доверия и ему предлагают подзаработать, правда, не совсем честным путём. Всего-то разгружать товар с двойным дном, носить его на склад и держать рот на замке. Ничего сложного.

Джун Хо понимает — его долг узнать все тайны этого наркокартеля, обзавестись доказательствами и сдать их властям. Так говорят ему совесть, воспитание и убеждения. Так говорит в нём детектив, который может развернуть это дело — и конец картелю господина Ко.
Но какие шансы найти Ин Хо тогда? Неужели он каким-то образом связан с ними и поэтому не возвращается домой?
Приходится сейчас выбирать — работа или семья. Джун Хо выбирает последнее. Вот они, подводные камни его работы и тяжёлый выбор, ломающий моральный компас. Не сожалеть о выборе, не мучиться от этого всю оставшуюся жизнь.
Он уже приехал в Пусан вместо того, чтобы восстанавливаться дома. Он уже этот выбор сделал.

Две недели таскания этих ящиков, услышанных разговоров и ничего не происходит. Люди господина Ко уже спокойны в его присутствии, позволяют услышать больше… Джун Хо почти и не слушает, только ждёт то единственное имя, за которое моментально зацепится слух.

Рана заживает паршиво. Он ухаживает за ней три раза в день и стоически терпит боль всё остальное время. В боку колет после каждого ящика.
Сегодня особенный день — большой груз и возвращение из колонии правой руки господина Ко. На его яхте накрывают стол и теперь Джун Хо носит ящики с бутылками. Шампанское, вино, виски, много соджу, пиво… Кажется, они решили залить в себя весь алкоголь мира и утонуть к хренам в Корейском проливе.
Бок снова болит.

Джун Хо знает, что за ним постоянно кто-то наблюдает и старается не вызывать подозрений. Спокойно носит эти ящики. Боль усиливается к вечеру, становится едва выносимой. К счастью, всё можно списать на усталость, а когда поднимают рюмки второй раз, Джун Хо аккуратно скрывается за дверью, ведущую в подсобку, где лежат вещи, принесённые с собой.

Без труда находит свой рюкзак и достаёт оттуда бинт, антисептик и лекарство, которое полагается класть под повязку. В боку тянет, у него трясутся руки, а края ещё не зажившей раны сильно покалывает. Стянув с себя футболку, он льёт антисептик на ватный тампон и прижимает его к повреждениям.
Средство шипит при контакте с каплями крови, а Джун Хо едва сдерживает сдавленный стон. Нужно перетерпеть и промыть рану.
В этой возне он не слышит, как открывается дверь…

Время — на самом деле штука странная. Оно бесконечно, но его всегда не хватает. Оно жестоко и всё-таки лечит. Время безгранично, и при этом люди, вольно или невольно, определяют ему границы.
У чего нет ног, но оно идёт? Идёт себе, идёт. Спроси куда — не ответит.
Время.
Оно бежит и тащится. Скачет, как кенгуру-рекордсмен. От праздников к будням. Из декабря в февраль, почти в весну. И застревает где-то в слякоти, по дороге с тренировки домой.

Отабек изо дня в день едет в такси привычным уже маршрутом, не обращая внимания на болтовню таксистов и радио-диджеев, на липкий мокрый снег, стекающий слезами по не особо чистым стёклам авто.
По вечерам усталое тело пытается принять наиболее выгодное положение на продавленных сиденьях, пропахших дешёвой "вонялкой", табаком и бензином, а мыслями Алтын будет всё ещё на катке. И там он останется до тех пор, пока не переступит порог своей квартиры — островок света в февральской серости.
Шурша двигателями к ногам подберётся Отабеков питомец — робопылесос Блинчик, деловито потыкается в пальцы или пятки. Алтын зашипит от боли и негромко, с упрёком скажет:
— Вот ты... Блин!
Трудолюбивый малыш обиженно мигнёт индикаторами, развернётся и ушуршит вглубь квартиры, по своим очень важным пылесосьим делам.
Отабек бросает в коридоре сумку и куртку, смотрит роботу вслед и вспоминает Юркиного Пётю — любопытный пушистый шар, который примерно так же обнюхивал его ноги в первую их встречу.
Сам Алтын завести животное так и не решился. Хотел бы собаку, только как с ней? Как оставить в пустой квартире одну на целый день? С котом, конечно, проще — те обычно сами по себе. И всё же, они тоскуют не меньше.
Вот Пётя — как уж он вился вокруг Юркиных ног при любой возможности, спал только у него под боком и постоянно ломился следом, то на кухню, то в ванную. Юрка басом требовал уединения, кот не внимал и продолжал страдать под дверью, пока ему не разрешали войти, дабы насладиться видом любимого хозяина.
Это всё выглядело  до невозможности трогательно, но постоянное одиночество – не особенно большая радость для четвероногих и равносильна в их глазах если не предательству, то скорому ремонту у хозяина в жилище.
Поэтому, вместо дружелюбного пёселя или уютного кото-меховика, в тихой квартире Алтына поселился неутомимый Блин. Ему не известна была тоска или одиночество — пылесосу это ни к чему. Забавный робот развлекал себя сам, ежедневно патрулировал комнаты, кропотливо подбирал пылинки и крошки, время от времени посылал хозяину смски — как мог, создавал Отабеку компанию.

Отабек сразу мыл руки и отправлялся на кухню — ставил горячую воду для чая. Чайник вскипал быстро и в любимую кружку Алтына — полулитровую, со щербинкой у края и изображением Теда, демонстрирующего миру свой плюшевый зад, — падал чайный пакетик.
Следом за Отабеком на кухню являлся Блин, снова тыкался полированной мордой в болящую пятку и сразу же, будто почуяв вину, шарахался в сторону, начинал торопливо подбирать какие-то крошки:
— А я что, я тут... подмету немножко.
Отабек заливает пакетик кипятком и спешит к столу. Там его дожидается ноутбук — дремлет с самого утра, подмигивает красным глазком:
— Вернулся? Руки помыл? А то, гляди, захватал всего. Ладно, буди меня полностью.
И Отабек будит. Открывает Скайп:

Привет. Я дома.

Юрка возвращается домой, когда у Алтына время уже подбирается к полуночи, но Отабек всё равно пишет ему, а после терпеливо ждёт ответа.

***

Юрка войдёт, хлопнув дверью. Разбросает свои яркие кроссы, небрежно накинет на вешалку куртку, но через пару минут она леопардовым сугробом сползёт на пол. На куртку уляжется кот, но Юрка этого не увидит — он уже утопал на кухню, где долго будет возмущаться по поводу того, что холодильник мог бы сам уже научиться заказывать ему к ужину пиццу.
Отабека уже будет клонить ко сну, но он продолжит героически сражаться с усталостью под бубнёж телевизора, только для того чтобы дождаться.
Забытый чай покроется противной маслянистой плёночкой, веки отяжелеют, и звуки начнут постепенно уплывать, но этот он моментально выхватит из любой какофонии, распахнёт глаза.
— Как ты? Я скучал.

Думал о тебе. На самом деле, всё, чем я занимался этим вечером, — думал о тебе. Думал о том, как хочу тебя увидеть. Представлял, что ты ответишь на видеозвонок, ткнёшься лицом почти в самую камеру, некоторое время я буду видеть лишь твой размытый зелёный глаз, затем нос или подбородок, потом ты успокоишься. Скорее всего, ляжешь на бок. Подопрёшь рукой голову. Твоя растянутая футболка соскользнёт, почти полностью приоткрывая одно твоё плечо, и я залипну на нём — белом и остром. Или на выглядывающей из-за воротника ключице...

Устал? Как прошёл день?

Было бы здорово, если бы ты снял футболку. Ты никогда этого не делаешь. Хочу попросить тебя об этом и не решаюсь. Глупо.

Иногда приходит поздороваться Пётя — укладывается так, что видно только его царственную тушку и Юркину макушку, но Отабек не возражает.
В такие моменты ему кажется, что они снова вместе — то ли в Астане, то ли в Санкт-Петербурге, то ли вечером, то ли ночью — вне времени.
Время — штука странная, но справится с ним можно.
Отабек рад, что живёт в эпоху, когда ему есть, что противопоставить времени.

***

Очередной чайный пакетик плюхнулся на дно любимой щербатой кружки и утонул в кипятке — про предыдущий-то Алтын благополучно забыл, а время превратило ароматный напиток в холодную маслянистую жижу.
Сегодня Скайп долго не спешит его радовать — даже включённый телевизор не в силах разбить иллюзию гнетущей тишины.

Ты сегодня долго. Всё нормально? Я волнуюсь. Хочу тебя увидеть. Позвонишь?

★ Первая Звезда (создательница вселенной) призывает команду Зои (Зои, Харп/Фиддлстикс, Гвен и ещё двоих) сражаться с тьмой.
Предположительно, Первая Звезда призвала и других защитников, в том числе в команды Синдры (Акшан был частью ее команды) и Жанны, дабы помочь первым стражам.
Во время одной из миссий Харп была уничтожена и превратилась в Фиддлстикса, а Зои, не выдержав смерти своей подруги, стала падшей защитницей звёзд — Извечной Звездой (Twilight Star). В этом бою также была уничтожена Гвен, но «выжила», превратившись в куклу на тысячелетия.

★ Зои стремится убивать и развращать других Защитников Звёзд и в основном выступает главным антагонистом.
Первая Звезда продолжает призывать новых стражей, когда старые погибают — от тьмы, от рук Зои или других монстров.

★ Проходит время, и формируется команда Ари, состоящая из Ари, Мисс Фортуны, Нико, Ксайи и Ракана.
Они сражаются с Зои, однако Ракан погибает, а Нико считается мёртвой. Поскольку все сильно ранены и у них нет шансов выжить, если они останутся, Ари принимает решение спасти оставшихся. Но Ксайя не может оставить Ракана, а Сара (МФ) не уйдёт, если узнает, что Ксайя жива, поэтому Ари говорит Саре, что Ксайя тоже погибла (что в целом было правдой — шансы выжить у Ксайи были ничтожны).
Ари решает, что больше никогда не потеряет друзей во имя света, и принимает решение контролировать свою собственную судьбу.

★ Первая Звезда призывает Люкс, и та формирует свою команду (Люкс, Джинкс, Джанна, Лулу, Поппи). Люкс только учится быть защитницей и лидером.
Во время одной миссии Джинкс покидает команду, не желая рисковать собой ради спасения мира, но когда её друзьям больше всего нужна помощь — она возвращается.

★ Примерно в то же время Ари и Мисс Фортуна создают свою новую команду (Ари, Мисс Фортуна, Сорака, Эзреаль, Синдра).
Происходят события Starfall — команда Люкс отправляется в летний лагерь для тимбилдинга, где сталкивается с командой Ари. В итоге команды начинают работать вместе, но Ари холодно отказывает Люкс, когда та предлагает объединить их и сделать её лидером обеих групп.
Теперь, зная друг о друге, Люкс устраивает ночёвку для межкомандного сближения. Приходят все (Эзреаль, Жанна, Джинкс, Лулу, Люкс, МФ, Поппи, Сорака), кроме Ари и Синдры (The Slumber Party Summoning). В итоге Мисс Фортуна проникается доверием к Люкс.

★ Light and Shadow (видео): Ари решает вернуться и выяснить судьбу своих друзей, находит Нико живой и бегущей от падшей Ксайи, а сама чуть не становится падшей.
The Twilight Star: Люкс зовёт МФ на патруль вместе со своей командой после ночёвки, потому что Лулу чувствует приближение Зои (но, будучи Лулу, толком никого не предупреждает). Зои нападает, используя своего фамильяра.

★ Рассказ Star Guardians: Twin Stars: Акали и Кай’Са — лучшие подруги детства, ссорятся в парке «Валорант», и Акали уходит в торговый центр. Там врываются Ксайя и Ракан, атакуя стражей. Люкс пригласила команду Ари провести день вместе, и им приходится трансформироваться, чтобы сражаться с врагами. Люкс поручает МФ увести Акали в безопасное место, но та в панике, ведь видит, как «магические девочки» с обеих сторон разрушают всё вокруг. Не зная, кому верить, она убегает искать Кай’Су. МФ останавливает её и обещает найти подругу, но замечает, что Зои уже в парке, и её сдерживает Синдра.
Там же оказывается и Кай’Са. Начинается бой. Ари и Нико возвращаются, Ксайя и Ракан, несмотря на обиду за то, что их оставили, решают встать на сторону остальных защитников чтобы сразиться с Зои. В конце концов Ракан исцеляет Ксайю и жертвует собой, чтобы победить Зои (по крайней мере временно). Ксайя теперь свободна, но стремится найти Ракана, чего бы это ни стоило. Остальные защитники решают помочь ей.

★ Вероятно, следующим шагом станет путешествие по вселенной ради спасения Ракана. Тем временем эстафету примут Акали и Кай’Са, которые вместе с Экко и Талией будут защищать мир. Ксайя, возможно, останется и соберёт новую команду с Серафиной, Орианной и Сенной. Также есть дуэт Релл и Квинн из другого города, которые берут часть обязанностей на себя, а Нила, согласно её биографии, была приглашена Люкс тренировать новых защитников.

★ Спустя год после атаки Зои на Валоране появляется новая команда (Кай’Са, Акали, Экко, Сона, Талия).
Они начинают свой путь Защитников, сталкиваются с видениями Зои и нападением Фиддлстикса.
Появляется Моргана, которая испытывает молодых Защитников.

★ Кай’Са встречает Зои и Синдру: те предлагают временное объединение против Фиддлстикса.
Команда сражается с ним, и выясняется, что внутри чудовища находилась Харп — первая падшая Защитница. Её освобождают, и Фиддлстикс исчезает.
Синдра сообщает, что её время закончилось, и уходит, передав наставление Ниле, Внешней Защитнице.

★ Морганы заменяет школьного учителя и пытается склонить Акали к падению.
Появляются новые Защитники — Квинн и Релл.
Акали колеблется, но Нила успевает остановить её падение.

★ Моргана выпускает Тёмного Вестника, затем начинает финальную атаку на город.
Акали временно делает вид, что перешла на её сторону, но в решающий момент предаёт её, помогая Кай’Са.
В сражении Кай’Са и Акали вместе раскрывают силу Первой Звезды и вместе с командой побеждают Моргану.
На зимнем фестивале они мирятся. Однако Кай’Су посещает видение: грядёт Тёмная Звезда — гораздо более мощная угроза.

★ Зои после поражения ослабевает. Синдра напоминает ей, что виной всему Первая Звезда, и предлагает последнее задание — дать покой Харп.
Зои размышляет о разрушении города.

Danny Gonzalez, Kurtis Conner - In Love With A Creeper

⠀⠀⠀⠀⠀Парочка находилась в караоке, и Эзреаль листал каталог с песнями, которые предлагало это замечательное место.
⠀⠀⠀⠀⠀– Интересно, есть ли у них что-то из моего репертуара? – он говорил больше с самим собой, нежели с девушкой, но произносил это достаточно громко, чтобы та могла чётко разобрать и, возможно, помочь ему с поисками. – Серафина. Серафина. Серафина.
⠀⠀⠀⠀⠀Нет, он не звал её, а всего лишь читал имя исполнителя, написанное на страницах и идущее одно за другим. Какого чёрта, так много какой-то «Серафины»? Она что – какая-то поп-звезда?
⠀⠀⠀⠀⠀Он поднял голову на находящуюся с ним в помещении блондинку и изучающе пробежался взглядом по её лицу. Они встречаются уже год... или вроде того. Но хоть убей, парень не мог вспомнить её имени.
⠀⠀⠀⠀⠀– Надеюсь, ты хотела исполнять что-то из коллекции песен Серафины, потому что ничего больше у них НЕТ! – он громко захлопнул книженцию на последнем слове. – У них нет ничего из моих песен.
⠀⠀⠀⠀⠀Он недовольно скрестил руки на груди, совершенно не придавая значения тому, что у него нет никаких популярных треков, и лучшее, что он умел делать в этом направлении, – выть под соседскими окнами до тех пор, пока не разбудит обитателей, и те не погонят его взашей. Наверняка, так они и познакомились с его дамой сердца, имя которой так успешно избегало его мозг. Ах, как прекрасно он должен был выглядеть под её окном, что та не нашла в себе сил прогнать его! И не просто чудесно – да в лунном свете, так ещё и с его замечательным пением, что так и цепляет за душу и выворачивает её наизнанку! Эзреаль слышал, что это всем нравится.
⠀⠀⠀⠀⠀И тут всё становилось ясно – окружающие ему попросту завидовали, потому и вели себя с ним так неоправданно плохо. Кроме его замечательной девушки.
⠀⠀⠀⠀⠀Он делает шаг в сторону той, и поскольку блондинка стоит максимально близко, то большего и не надо, чтобы взять и обвить её руками поверх плеч, тем самым зарывшись носом в собственную шею.
⠀⠀⠀⠀⠀Какая же она замечательная! Ещё бы вспомнить имя девушки... А то такими темпами Эзу не достанется награда за самого лучшего ухажёра года.
⠀⠀⠀⠀⠀Вместо того чтобы мысленно отправиться в нужную сторону, в голове скакали неправильные картинки с разноцветными девочками. К чему бы это? Почему в голове рисуется маникюр какой-то всей из себя идеальной девчонки, которая от неугодных ей личностей даже не отмахивается, а отдувается, как если бы убирала налезшую на глаз прядь? Уж чего-чего, а излишнего интереса к чужим ногтям парень никогда не проявлял – и уж точно не подумывал о том, чтобы начинать покрывать лаком свои.
⠀⠀⠀⠀⠀Изображения чужих рук сменились на красноволосую девицу с агрессивным выражением лица и почему-то двумя пистолетами. Один из них был приставлен к его подбородку, а второй можно было видеть всё ещё висящим у неё на поясе. Несмотря на присутствие огнестрельного оружия в сцене, Эзреаль отмечал, что отчего-то совсем не напуган. И только после этого подмечал золотые звёзды на пистолетах. Наверняка, игрушечные!
⠀⠀⠀⠀⠀Последней в воображении рисуется дама с волосами цвета мяты. Она кажется спокойной и тихой – настолько, что на неё словесно наезжает какой-то странный зверь. Парень нахмурился. Но вместо того чтобы задавать все правильные вопросы – такие как «почему вдруг звери разговаривают?» – он максимально попытался вернуть себя к происходящему, обращая внимание на спутницу, которая в сравнении с остальными дамами казалось наименее странной. Поэтому-то он с ней и встречался!
⠀⠀⠀⠀⠀– Признавайся, ты одна из этих, которые подсыпают прекрасным молодым человекам вроде меня что-то в напиток, а потом утаскивают их в караоке? – напрямую поинтересовался блондин у незнакомки, с которой он встречается уже год.
⠀⠀⠀⠀⠀Тем временем разноцветные женщины в его голове смешались в одно, а затем их разорвало на маленькие кусочки, и они рассыпались как конфетти в разные стороны. Взгляд Эзреаля заволокло звёздными блёстками, а собеседница стала центром этой новой вселенной. Её светлые волосы были такие яркие и такого правильного цвета, что ту можно было номинировать на роль Солнца в его галактике.
⠀⠀⠀⠀⠀- Не знаю зачем ты это сделала, конечно, за тобой и так кто угодно и куда угодно пошел бы.

– Кифара, брат. Этот чудесный инструмент, подаренный тобой, называется кифара, – терпеливо поправил Гермеса покровитель искусства. Он сам не раз называл свой музыкальный инструмент на современный лад лирой, однако перед её дарителем Феб не мог не напомнить, кто из них здесь теперь её хозяин. Как и соответствующего домена. – Играю время от времени, чтобы дух отвести. Или Марсия успокоить: пещеру учинившего хюбрис чуть не нашли археологи. Пришлось купить тот участок земли, – с присущим сиятельному богу заслуженным высокомерием хмыкнул Аполлон.

В эти годы, когда почти все смертные находились под эгидой жадного «единого» бога, напоминания о прошлой безграничной власти согревали сердце пуще прежнего. Даже если эти напоминания были кожей освежёванного сатира, возомнившего себя музыкантом талантливее самого златокудрого Мусагета. Кожа оживлялась и начинала танцевать, когда слышала музыку, – но тут же испуганно замирала, стоило ей услышать звуки черепаховой кифары.

Вместо ответа на вопрос о поставщиках чудесного вина Аполлон молча написал на пожелтевшем от солнца (того, что находилось в этой комнате, а не того, что светило где-то над облаками) листке бумаги адрес и имя. Буквы, выведенные рукой златокудрого Мусагета, напоминали своим изяществом ноты. Феб использовал древнегреческий – потому что уважал знания младшего брата и в глубине души сам был рад использовать родной язык. В отличие от торговцев, которым покровительствовал Гермес, Аполлон не отличался желанием сохранять свои знания в секрете – наоборот, распространял их с большим удовольствием. Одним словом, не хранил как зеницу ока «секреты фирмы» – как минимум те, что считал достойными быть рассказанными.

На историю Вестника богов Феб отреагировал с меньшими энтузиазмом и благосклонностью. Его светлые брови нахмурились.

– В чём заключается твой гениальный план, брат? – через прищур в глазах Феба заиграли озорные лучики света. – Объявить во всеуслышание, что мы – боги старой Эллады, и смотреть, как смертные тщетно пытаются нас сжечь, в то время как твой подопечный сбегает? Хотя, кажется, подобные нравы и законы не в фаворе уже несколько сотен лет. Да и с твоим заверением о легальности не совпадает... – Аполлон покачал головой, посерьёзнев. – Но кто мы такие, чтобы следовать закону смертных? Афина? Фемида? Или крылатая Немезида? – последнее имя Феб произнёс вполголоса, не желая тревожить неумалимый дух божественного возмездия даже упоминанием её имени.

Он действительно слышал об этом художнике, Хане ван Меегерене: как было не слышать, когда весь мир художественного искусства гудел об этом громком деле? Сотрудничество с нацистами, распродажа предметов национального достояния... А теперь, оказывается, ещё и мастерское паразитирование на великих именах из прошлого? Впрочем, последний пункт вычёркивал все предыдущие.

Феб задумчиво покачал головой, в тихом раздумье наслаждаясь разноцветными бликами света, преломлённого через хрусталь на люстре, чудом сохранившейся в этом разорённом городе.

Аполлона никогда напрямую не одаривали эпитетом, славящим его как божество правды. Тем не менее, покровителю света, ясности, мудрости и истинных пророчеств лжецы претили.

– И тебя не смущает его любовь к сюжетам, восхваляющим Яхве? – он не стеснялся использовать имя единого бога, для Феба его наличие символизировало отсутствие полной уникальности. Если ты и впрямь один-единственный бог, зачем тебе имя? – К тому же, мне не по нраву то, что он скрывает свои таланты. Впрочем, его приверженность старому искусству меня интригует.

Взгляд медовых глаз Аполлона, устремлённых на младшего брата, без слов говорил: «Сделай мне достойное предложение. Попробуй-ка искусить меня. Или за годы, проведённые в почти полной безвестности, твоё блистательное красноречие потускнело?»

Мысль о минувшем поединке с Аяксом была подобна глотку теплого вина после долгого дня — горьковата, но согревает душу. Не победа, но и не поражение. Ничья. Для греков это удар по гордости, для троянцев — повод ликовать: их герой сошелся в бою с исполином, вторым по силе в ахейском стане, и не уступил.
Пока за столом переговоров велись беседы о перемирие, Гектор мысленно перебирал детали боя. Сила Аякса титаническая, нечеловеческая. Каждый удар его огромного щита и копья отзывался во всем теле, сотрясал кости, прибивал к земле, заставлял руки неметь до локтей. Грубой силы было недостаточно. Против него — только скорость, ловкость и выносливость. И это сработало. Вода камень точит, и он смог пошатнуть этот монолит, скалу из брони и мышц. Но хватит ли его на второй поединок? На столкновение с новой бурей? Ведь если такова сила второго лучшего война ахейского, то каков же он, первый?
Мысль об Ахиллесе, сыне морской богини, холодной змеей обвила его сознание. В нем иная мера силы. Не грубая мощь, а яростная, всепожирающая стремительность. Он — не скала, он — удар молнии, разящий мгновенно, точно и безжалостно. Справится ли с ним смертный? Гектор ссутулился, чувствуя тяжесть на плечах — не доспехов, а ответственности. Он — стена Трои. Последний оплот. В его жилах течет кровь царей, кровь Зевса, да, но она смертна. В Ахилле же — серебристый ихор, кровь бессмертных. Это неравный бой по самой своей сути. Но бой, которого не избежать.
На совете с отцом он больше внимает голосу мудрого Приама, чем говорит сам. Гектор окидывает мысленным взором поле предстоящей битвы. Что он может противопоставить ахейцам?
Стены Трои, построенные Посейдоном и Аполлоном по приказу Зевса, камень и бронза города. Их неприступность — главный козырь. Греки сильны в чистом поле, их фаланга несокрушима. Значит, нужно сводить битвы к штурмам, где их численность и стройность рядов означают меньше. Изматывать их у своих стен.
У ахейцев нет единства — во время переговоров он заметил как каждый из них настаивает на своем. Они — сборище гордых, ссорящихся царей, каждый тянет одеяло на себя. Агамемнон ненадежен, Ахиллес обижен и сидит в шатре. Их сила — в эгоистичном героизме, но это же и их слабость. Троянцы же защищают свой дом, свои семьи. Их воля крепче, их цель едина. Это стержень, на котором держится вся оборона.
Прямая сила не всегда решает исход. Нужны умные тактики, как те, что предлагает Полидамант. Засады, вылазки, маневры. Греки верят в грубую мощь, троянцы должны противопоставить ей гибкий ум. Нужно избегать рокового генерального сражения в чистом поле, на которое так жаждет выманить его Агамемнон.
Гектор сжимает рукоять меча. Он не обольщает себя. Бой с Аяксом показал ему предел его собственной смертной силы и отблеск — тревожный знак — той божественной мощи, что ждет его в лице Ахилла. Он должен выстоять, он должен придумать как. Сделать все, что от него зависит. Защитить, устоять, победить.
Гектор встрепенулся, возвращаясь в реальный мир из тяжелых раздумий, обернулся на знакомый голос. Лицо его, застывшее в усталой задумчивости, смягчилось при виде советника, хотя в глазах так и осталась тень тревоги.
— Полидамант, — кивнул он, и в низком привычно властном голосе сквозила усталость. — Отец доверяет нашим мечам и воле богов. Он скорбит о павших и молится о живых. — ответил он учтиво, как подобает послушному сыну. — Его мнение — это мнение царя, который видит поле боя лишь с высоты стен. А решать нам с тобой на земле. — добавил он уже как воин, чьим щитом и мечом держится оборона Трои. Он сделал паузу, его взгляд скользнул мимо Полидаманта, в сторону греческого лагеря, невидимого за стенами, но ощутимого, как приближающаяся гроза на горизонте.
— Ты прав, просто не будет. Оно и не было простым никогда. — Гектор сжал кулаки, и сухожилия на его руках напряглись. — Бой с Аяксом доказал, что их сила — в грубой мощи. Наша — в стойкости. — проговорил царевич почти на распев, как молитву, как приказ самому себе. - Они как волна, что бьёт в скалу. Скала остаётся. — выдохнул он, поднялся. Вот только сколько продержится скала? — посмотрел он в глаза Полидаманту, ища в них ответ на невысказанный вопрос. Гектор шагнул ближе, и от него исходил запах металла, пота и ладана — странная смесь войны и молитвы.
— Перемирие — это не передышка для трусов, Полидамант. Это время точить мечи и крепить щиты. — Гектор твёрдо посмотрел на советника, в его глазах вспыхнул огонь. — Они думают, что мы зализываем раны. А мы набираемся сил для нового удара. Завтра мы покажем им, что троянцы умеют не только держать удар, но и наносить его. — он протянул руку и сжал плечо Полидаманта, словно спрашивая, готов ли он присоединиться к его дерзкой вылазке. — Осторожность? Да. Но не бездействие. Завтра мы снова встретимся с ахейцами. — Коротко улыбнулся Гектор. Глубоко в душе, куда не проникает даже свет сознания, живет тихая, холодная уверенность: его судьба уже предрешена. И он пойдёт к  ней навстречу с высоко поднятой головой и мечом в руках.

Освоение никогда не бывает простым — это он уяснил еще с того момента, когда на Ярило их сначала встретили вроде бы спокойно и радушно, а на утро попытались арестовать, и потом вовсе пронзили копьем. Иногда Келус машинально касался груди, напоминая себе, что он жив, что способен и дальше ходить, дышать и радоваться жизни. К слову, о радостях...

С тоской глянув на ночное небо Амфореуса, не усыпанное звездами, пустое, словно натянутое полотно, юноша тяжело вздохнул — хотелось, чтобы Март была с ними, потому что их миссия на троих была единственной на холодном Белобоге, а далее их всех развело по разным углам, и все стало слишком сложно. В том числе у них с Дань Хэном, который оказался перерождением Дань Фэна, о котором более подробно ничего не понимающему Келусу поведала Байлу, с присущим ей энтузиазмом, заставив взглянуть на своего спутника иначе. Да, Первопроходец и раньше часто засматривался на вечно прямую спину мужчины, на его искусные движения копья, но в тот момент он чувствовал себя так, словно перед ним некое древнее божество. При воспоминании о грозном и холодном взоре ярких глаз Дань Хэна, принявшего истинную форму, после того, как его проткнул меч Блэйда, Келус всегда покрывался мурашками. Однако, стоило признать, что влечения это не остановило, и порой до боли в кончиках пальцев хотелось сжать чужую руку в своей, остановить, не дать уйти и просто стоять так, глядя в ставшие родными, глаза дракона, и сказать о том, что чувствует.

Из меланхоличных мыслей Келуса, рассматривающего свои руки, привычно затянутые в перчатки, вытянула Мемо, ставшая в этом странном мире его постоянной спутницей. Она легонько щекотнула его хвостом и едва заметно улыбнулась — каким-то образом ей удавалось считывать все его тревоги и немного приободрять. Ему даже было жаль терять такого друга, когда они покинут Амфореус, потому что она, наверное, единственная, кроме Март, по которой юноша тосковал порой, могла приободрить и подставить плечо просто так, не ища никакой выгоды. Хотя того, что сам ее мир был странным, это не отменяло. И все же их вечной веселой хохотушки-лучницы сейчас не хватало. Первопроходец был уверен, что ее зоркий глаз заметил, как он смотрит на бывшего верховного старейшину, и непременно дала бы совет, как хотя бы подступиться к нему. Ведь юноша так боялся все разрушить, поскольку не был мастером красноречия, как величественные Химеко или мистер Янг. Наверное, в прошлом стоило все же попросить пару уроков у Брони, чтобы не казаться впоследствии таким дураком, хотя бы самому себе.

Проходя мимо разрушенных колонн и статуй фурий-лучниц, что могли вмиг пробудиться, но, слава Эонам, были довольно далеко от них, Келус внезапно остановился, нахмурившись, и глядя на виднеющееся вдали место крушения. В ушах зазвучал подозрительный шепот, тот. который он слышал часто по ночам в своих снах. Не владея языком титанов было довольно сложно понять, чего хочет этот голос, поэтому, встряхивая головой и чуть морщась от слабости, нарастающей в геометрической прогрессии с приближением к их разбитому вагону, юноша постарался отогнать этот набат в ушах. Мрачен был и Дань Хэн, но любой другой, не знающий мужчину так близко, как Келус, подумал бы, что на лице бывшего верховного старейшины нет ни единой эмоции.

И вот, вагон, разбитый и искореженный, переломленный напополам копьем Бога Раздора. О, Первопроходец прекрасно помнил, какой силой обладал Гнеус, и что только Мидею удалось пройти его испытание, став новым воплощением бога, помнил, эту давящую, искрящую яростью и тяжестью, атмосферу, в испытании Фаэнона и как юноша с обезумевшими глазами кинулся с мечом на своего друга. Вздохнув, согласно пробормотав что-то невразумительное на предложение Дань Хэна поскорее с этим закончить, Келус сделал шаг к вагону, желая войти внутрь и осмотреться, в возможных попытках найти что-то важное. Но, едва его рука коснулась привычной прохладной обшивки, как по вискам резанула боль, а голос в голове внезапно взлетел до, почти, ультразвука, сгибая юношу пополам со стоном, с бьющимся в висках грозным, почти отчаянным приказом, ставшего внезапно разборчивым голосом титана: "ВСПОМНИ!".