Звуки свинга бодро и жизнерадостно наполняли спертый воздух. Биг-бенд выкладывался по полной. Танцпол пестрел от разноцветных платьев и оголенных женских плеч. Пары танцевали энергичный квикстеп.

Порой Адаму казалось, что новым был весь свет, а не только Америка… За свои века он успел увидеть подъемы и спады культур и стран, гибели царств и народов. Глядя через эту призму Новый Свет, как громко величали себя США, казался лишь очередным из многих. Столь же мимолетным, как и всё остальное под луной. Но всё же ему нравился царивший здесь дух. Давно уже минули времена первопроходцев, переселенцев и даже индейцев, но Америка всё еще считала себя краем нового начала и головокружительных возможностей.

Самым занимательным для него на этом континенте стала именно музыкальная сцена. Джаз и блюз, зарождавшиеся в южных штатах, музыкальные традиции чернокожих рабов, которые плавно перетекли на эстрады и улицы современных городов. Вот тут, пожалуй, больше всего и проявлялась новизна этого Нового Света.

Когда Адаму доводилось путешествовать, он обязательно прикасался к местной музыке, свойственным краю мелодиями и тональностям, музыкальным инструментам и особенностям. Америка его не разочаровала в этом плане.

Сидя за столиком в небольшом – одном из многих подобных заведений – подпольном клубе, он слушал музыку. Зажигательную смесь джазовых мелодий со свингом. Фокстрот, который танцевали еще пару лет тому назад, теперь ускорился, сделался более раскрепощенным и быстрым. Как и сама жизнь ускорялась…

Адам задумчиво перекатывал в руке бокал с контрафактным виски, заказанный лишь для того, чтобы не слишком сильно выделяться на фоне остальной публики. Сухой закон придавал ночной жизни США особый флер запретности. Бутлегеры делали состояния на продаже запрещенного алкоголя. Даже для того, чтобы попасть сюда, вовсе не для того, чтобы пить виски, который Адама ничуть не интересовал, а всего лишь послушать музыку, ему потребовалось пройти сквозь мясную лавку и суровый фейсконтроль мясника, который ему вряд ли удалось бы пройти, если бы не протекция приятеля. Он бы и не нашел это место, спрятанное в подвальном помещении неприметного кирпичного здания на задворках Чикаго. Нелепо, но в то же время забавно. «Еву бы это развеселило».

Глядя на танцующие пары, Адам вспомнил, как они танцевали с супругой. Порой ему этого не хватало.

От непрошенных мыслей его отвлек вернувшийся к столику приятель.

– Что я и говорил, – Марвин кивнул на сцену и опустился на соседний стул. – Отлично играют! Лучшие в городе.

Парень поставил на столешницу свою выпивку и пачку сигарет. От него пахло табачным дымом и еле ощутимым душком одеколона. Он раскинулся на стуле с довольным видом, сверкая серыми глазами в сторону музыкантов. Модный костюм-тройка был уже немного потертым, но идеально чистым и старательно выглаженным. Потрепанные ботинки под столом блестели. Марвин Грин в свои двадцать лет еще не успел «выбиться в люди», но старался изо всех сил. Он был из той когорты, что верили в американскую мечту, несмотря на пример родителей-эмигрантов, эту мечту не достигших. Марвин был бодрым и деятельным малым. Он увлекался музыкальной сценой и горел желанием стать продюсером, найти нового Луи Армстронга и реализовать свою вторую мечту – стать богатым. Но пока что он рыскал по клубам Чикаго и, последние несколько недель, таскал с собой Адама, в котором он видел то ли потенциального мецената, то ли перспективного музыканта… Адам пока не понял, что именно. Но Марвин был ему приятен. Своей увлеченностью и искренностью.

– Да, неплохо, – согласился он. – Для ресторанных музыкантов.

Марвин резко повернул голову, взглянув на Адама, и рассмеялся, демонстрируя небольшую прореху между передними зубами, которая придавала его лицу особенно мальчишеский вид.

– Каждый крутится, как может. Ребята хороши. Погоди, как услышишь их с вокалом.

Адам улыбнулся в ответ. Ансамбль играл вполне прилично. Особенно для танцевального заведения, но что именно делало его лучшим в городе, Адам пока не мог сказать.

Голос Марвина оборвался на полуслове, когда на сцену ступила певица. Разговоры вокруг затихли. Полумрак сгустился в зрительном зале, а свет софитов, освещавших сцену, стал будто бы ярче. Адам почувствовал неладное сразу же – в резком изменении атмосфере, в том, как у половины зрителей перехватило дыхание. В том, как сердца забились быстрее, а аромат человеческой крови стал насыщеннее и гуще. На сцену выплыла не человеческая певичка. В ярком пяточке свете у микрофона застыла бессмертная. Миниатюрная, изящная, красивая и нечеловеческая. Вне времени и вне этого мира. Одно это могло бы заставить Адама заинтригованно поддаться вперед, вглядываясь в бледное лицо и прислушиваясь к бархатному тембру ее голоса. Но всё было куда хуже: он знал ее.

Узнавание пронзило его подобно молнии. Глаза на долю секунды пораженно распахнулись, прежде чем он успел взять себя в руки, вернув невозмутимое выражение лица. «Эйва…» Адам сидел в тени подвального помещения, затерянной за клубами сигаретного дыма и бессчетным количеством бьющихся человеческих сердец, за блеском человеческих глаз, неотрывно следивших за девушкой на сцене. Никто из них не знал, чем именно она так пленила их, что скрывалось за ее хрупкой красотой и за пеленой «роковой женщины», окружавшей ее. Никто из очарованных ею слушателей не осознавал, насколько особенной она на самом деле была… Она пела. И голос ее ложился на музыку, словно ласкавшее кожу прикосновение, словно возлюбленная в руки своего любовника, мягко и чувственно, отдаваясь мелодии без остатка и не сдерживая своих эмоций.

Адам замер. Рука невольно сжала бокал с какой-то выпивкой… Он не помнил, что именно было налито. Человеческий шум исчез, растворился в ее голосе и в ее образе на сцене – светлое пятно в кромешной тьме. Она так походила на Еву в этом момент. Так болезненно напоминала ее. Всем – цветом своих локонов, наклоном головы, очертанием губ, ярких под слоем помады… Адаму показалось, что он ощущает запах и маслянистый вкус этой помады… Она казалась видением из прошлого. Пусть он и не слышал ни разу, чтобы она так пела.

Джаз наполнил воздух легкостью и фривольностью, и странное колдовство спало. Растворилось вместе с тенями. Стало светлее и легче дышать. На танцпол потянулись пары. Марвин что-то взволнованно щебетал рядом, но Адам не слушал, следя за спустившейся со сцены к бару Эйвой. Она двигалась сквозь толпу, улыбаясь и сияя, искусно скрывая свою смертоносность. «Никто не видит, насколько она на самом деле роковая…» Ее провожали полные обожания взгляды. Взоры полные желания и восторга. Лишь Адам глядел на нее мрачно и не мигая.

Вот рядом с ней возник Марвин и бодро увлек ее к их столику. Тень узнавания (или удивления? Испуга?) промелькнула в ее глазах – слишком мимолетная, чтобы разобрать, и вот на него уже вновь смотрели спокойные поразительно знакомые глаза. Адам и не осознавал, насколько четко весь ее образ отложился в его памяти. Он помнил каждую ее черту. Цвет ее глаз и каждую язвительную улыбку.

– Лист, – представился он, не моргнув и глазом. – Адам Лист. А вы, мисс Эйва, причина почему это место считается таким выдающимся в музыкальных кругах?

– Что я и говорил! С вокалом бесподобно! – Марвин радостно закивал, предлагая Эйве присесть на свое место. Тут же придвинул для себя новый стул от соседнего столика и, глядя на вампиршу восторженными щенячьими глазами, принялся за ней ухаживать:

– Что вы будете пить, мисс Эйва? Я принесу.

– Не слишком честно с вашими… – криво усмехнулся Адам, не желая признаваться ни себе, ни кому-либо еще, что песня произвела впечатление не только на столь впечатлительных человеческих слушателей, но и на него тоже. – Выдающимися вокальными данными...

Отредактировано Adam (Ср, 17 Мар 2021 15:22:42)

Чего у Эйвы нельзя было отнять, так это ее умение производить впечатление. Марвин буквально из штанов выпрыгивал, стараясь угодить «юной мисс», и Адам заметил, что не испытывал по этому поводу ожидаемого раздражение, скорее легкое веселье. От всей этой нелепо обыденной ситуации и неожиданной встречи.

Его ничуть не удивляло, что смертные были настолько очарованы Эйвой – она выглядела безупречно и чарующе. Естественно, ничего в ее образе не напоминало больше о той надломленности, которая возникла в ней во время Великой войны. Она сияла во всей своей красе и казалась в богемной обстановке подпольного бара поразительно на своем месте. Эта ее уверенная уместность скользила в каждом ее жесте и движении.

– Да, – с любопытством разглядывая ее, кивнул Адам. – Франц был весьма интересным человеком. Жутким занудой временами, но талантливым музыкантом.

Эйва производила разительное и живое впечатление изумительной юной певицы, наслаждавшейся своей юностью и талантом. Такая обманчиво человеческая. Адам отметил про себя, что она поразительно хорошо справлялась со своей ролью вампирши – нашла подходящее себе место и «скрывалась на виду», в лучших традициях разумных бессмертных. «Значит, всё же чему-то Ева успела ее научить…» Он не строил иллюзий о собственном влиянии на ее становление. В ее обучении Адам не участвовал никогда. Всё, что досталось ей, было явно от Евы… Вот уж она умела быть наставницей, если желала ею быть. Он это испытал и на себе, хоть и явно в меньшей мере, чем Эйва, которая являлась ее созданием…

Эта мысль невольно заставила его нахмуриться. Адам сам не знал, почему именно. Была ли это привычная тоска по Еве… Но нет, даже если супруга находилась на другом конце земного шара, они всё равно оставались связаны – снами, письмами, эмоциями. Так что фоновая тоска по возлюбленной, желание быть рядом с ней физически, а не только мысленно, это было не более, чем обычная деталь его эмоционального фона, оттенок любви, которую он испытывал. Но не то, что отравляло его существование.

Быть может, вид Эйвы заставил его вспомнить их последнюю встречу несколько лет тому назад? Поцелуй. Неловкость того момента и поспешное прощание. Ведь именно неловкость была главным переживанием той встречи, не так ли?

– Именно, – усмехнулся Адам, встречаясь с ее настороженно холодным взглядом. Эйва была настороже, как бы расслабленно-легкомысленно она не выглядела со стороны. – Я выследил тебя аж на другом континенте. Как ты здесь оказалась?

Он достал из кармана пиджака портсигар. Вынул из металлического футляра сигарету и предложил открытый портсигар Эйве. С занятной привычкой курения табака он заигрывал последние пару лет, находя аромат и жар табачного дыма приятным. Да и руки занимало и придавало вампиру долю человечности. Порой, будучи бессмертным, не нуждающимся в дыхании, легко было незаметно для себя застыть безжизненной статуей в общественном месте, погрузившись в свои мысли. А такая мертвая неподвижность могла встревожить смертных. Уж слишком неестественной она была. Курение же давала ненавязчивую причину совершать незначительные движения, вдыхать и выдыхать дым, к тому же еще и чувствуя его вкус. Приятно.

Вернулся Марвин с бокалом шампанского для Эйвы. И вид этого напитка вновь напомнил Адаму об их последней встрече. Конечно, на сей раз в бокале шипело куда более качественное и дорогое игристое вино. Адам отчетливо ощутил его вкус на губах, даже не пригубив его. Фантомное воспоминание о том напитке в заброшенном особняке посреди послевоенной Бельгии, который они пили из совершенно неподходящих стаканов. Вкус шампанского на ее языке.

Адам щелкнул спичкой, прикуривая и стараясь перебить это ощущение дымом.

– Вы нас порадуете еще выступлением сегодня вечером, мисс Эйва? – спросил Марвин, поддавшись на стуле вперед, ближе к Эйве. Адам насмешливо усмехнулся, выдыхая дым в потолок.

Отредактировано Adam (Пн, 22 Мар 2021 13:40:54)

Занудой Адам себя не считал, да и был уверен, что те, кто знали его на самом деле, тоже не считали его занудой. А те, кто не знали… Что ж, он никогда не стремился переубедить тех, у кого складывалось о нем неверное впечатление. Пусть себе думали, что хотели. Но всё же он ощутил легкую досаду, услышав эту шпильку от Эйвы. Впрочем, она всегда умела играть на его нервах. Так чему было удивляться теперь?

Он и не удивлялся, глядя на то, как вампирша искусно играла свою роль роковой женщины, королевы богемы, купающейся в лучах славы и обожания. Чего еще можно было бы ожидать? Ею всегда грело чужое внимание. Вспомнить хотя бы, сколько раз Эйва так по-детски и запальчиво перетягивала на себя внимание Евы, стоило той обратить свой взгляд на Адама. И ведь он то и дело втягивался в эту инфантильную игру, в эту борьбу за место под солнцем, которым являлась Ева.

За это ему тоже не нравилась Эйва, за то, какие стороны она в нем раскрывала. Мелочные и некрасивые. Легче было винить во всем ее, считать источником всем бед и несчастий, чем заглянуть в себя и спросить себя, в чем именно заключалась причина… «Нет, глупости…» Конечно, это все было просто пагубное влияние Эйвы. «И ничего другого». Как и тот поцелуй. Всего лишь… «Ничего».

– Соскучился, как по холере, – улыбнулся Адам в ответ на ее игривое замечание, старательно убеждая себя, что ее привычная игривость не вызывала у него странно ностальгического узнавания, а лишь раздражение. Конечно, она была лишь раздражающей. И ее ужимки вызывали лишь раздражение… Конечно, да. А вовсе не приятное тепло при виде столь знакомых жестов и интонаций, к которым он не заметил, как успел привыкнуть за то время, что они провели рядом столько лет тому назад. Вовсе он не помнил запах ее духов… Да и как он мог? Это ведь был совсем иной аромат. Эйва следила за модными трендами, что в парфюмерии, что в аксессуарах.

Взгляд Адама зацепился за игравшие бликами сережки «юной певицы». Искусно обрамленные драгоценным металлом камни коснулись шеи, когда она наклонила голову. Адаму показалось, что он слышит тихий шорох, с которым они мягко прошлись по коже, над самой артерией… «Хм». Видимо, все эти человеческие запахи вокруг давали о себе знать. Разгоряченные от танцев и музыки смертные, аромат горячей крови в воздухе. Да, это именно оно.

Он не ответил на вопрос о курении, лишь неопределенно пожав плечами.

– Сомневаюсь, что твоему голосу что-либо может навредить, – заметил он, захлопнув портсигар и убрав его обратно в карман. – Разве что отсеченная голова.

Уже произнеся это, он пожалел об этой фразе. Зачем вновь напоминать о Версале? Да он и не собирался ведь. Обиды за тот случай он давно уже не чувствовал. Как давно? Неужто с Бельгии? Или еще раньше? Иногда Адаму казалось, что он недостаточно злопамятен для собственного блага.

Дым приятно согревал. Терпкий запах табака смешивался с легким ароматом человеческой крови в воздухе.

Марвин позабыл о своем знакомом мистере Листе напрочь, полностью очарованный Эйвой. Та, будучи той самой мелкой заразой, которой она всегда была, наслаждалась этим зачарованным вниманием всецело, красуясь в том свете, который кидали на нее восторженные глаза Марвина. «Бедный парень…» подумал Адам, не чувствуя однако никакой жалости, лишь насмешливое веселье и нараставшее раздражение. «Бедный парень не представляет, на кого он надышаться не может».

Подчеркнутое кокетство Эйвы тоже вызывало раздражение. «Как и всё в ней». Хрипотца в голосе, с которой она обращалась к Марвину, отдавалась прямо по слуху Адам и скреблась по сердцу, словно длинными ногтями. Почему-то когда она пела, ее голос его не раздражал так.

– Право, я не знаю, что и выбрать, – тем временем восторгался Марвин. – Что бы вы ни исполнили, будет великолепно… Но особенно мне нравится в вашем исполнении Sugar, мисс Эйва…

«Хах! Неужели парень на самом деле покраснел?» Адам со смешком выдохнул очередную струю дыма в потолок. Марвин его не услышал, поглощенный беседой со своей звездой.

Музыканты же продолжали исполнять танцевальные шлягеры, на тесном танцполе между сценой и столиками плясали пары – девушки в модных платьях с бахромой и столь же стильные молодые люди в блестящих ботинках.

Смотреть на изображавшего идиота Марвина, было мучительно. Парнишка был неплохой, с хорошим слухом на музыку, глазом на таланты и предпринимательской жилкой. Он на самом деле мог бы стать музыкальным продюсером. Хороший парень, но то, как он таял от улыбки Эйвы, было просто жалко. Адам раздраженно стряхнул пепел в пепельницу на столе. Остывший пепел вонял омерзительно. Марвин что-то мерзко лепетал Эйве, краснея как школьник. Впрочем, он же и не был сильно старше.

– Мисс Эйва, – встряв в их пустую болтовню, улыбнулся Адам. – Вы не танцуете?

Отредактировано Adam (Пт, 23 Апр 2021 12:58:19)

– Дуюсь? – Адам удивленно вскинул брови и усмехнулся, выдохнув облачко сигаретного дыма. – Ничуть, милая, ничуть.

Он сам удивился тому, что это было правдой. Он давно уже не чувствовал никакой обиды по отношению к Эйвы. Он помнил, что да, испытывал ее, когда-то давно, столько лет тому назад, когда события и раны были еще свежи и болезненны. Но время сглаживало всё. Даже – или, быть может, особенно – для бессмертных. Если даже люди, которые жили свои короткие, мимолетные жизни, словно бабочки-однодневки, рассуждали о том, что «время лечит», что же было говорить о бессмертных, у которых имелось значительно больше времени на «лечение».

Адам смотрел на ее забавно подвижную мимику. Эйва даже в этом была вечно в движении, живее живых, что окружали их тут со всех сторон. Он не обратил внимания на поникшее выражение лица Марвина, который возомнил себя по меньшей мере кавалером начинающей певицы, если не будущим продюсером. «Всё же наивный паренек». Марвин ему нравился, но Адам не сомневался, что Эйва одним мизинцем из него веревки совьет, а бедняга даже не заметит.

На танцполе была тесно. Пахло разгоряченными человеческими телами и кровью, что строилась по венам танцующих. Будоражившая смесь ароматов, в гуще которой они очутились. Музыка жизнерадостно разносилась по тяжелому воздуху, диктуя движения и такт. Адам не прислушивался к мелодии, которую играли, когда позвал Эйву танцевать. Но бальбоа он узнал. Не совсем тот выбор, который бы он сделал осознанно, однако Адам старался не подать виду. Плавные движения, динамика и текучесть. Музыка задавала движения. Эйва двигалась безупречно и грациозно. Чем ничуть не удивила его. Однако та легкость с которой она подстраивалась под партнера, принимая правила игры и позволяя ему вести, Адама всё же слегка удивило. Почему-то он ожидал, что за то, кто именно будет поведет, даже в танце, развяжется борьба. Отсутствие этого противостояния и та гармония, с которой они кружили, его озадачили.

– Ты многое обо мне не знаешь, – рассеянно отозвался он. Его рука лежала на ее пояснице, прижимая ближе. Адам опустил взгляд на ее лицо, в очередной раз осознав, насколько близко они друг к другу находились. И подумал о том, что его реплика прозвучала как нелепое игривое клише. Недовольным собой, он скривился и добавил: – Чем дольше живешь, тем больше знаний и умений к тебе прилипает…

«А вот умение вести осмысленную беседу так и не прилипло…» Адам улыбнулся. Музыка сменила темп. Адам покрутил Эйву вокруг своей оси и вновь прижал ближе к себе. Аромат ее духов смешивался с запахом теплой крови вокруг. Ее волосы живописно покачивались в такт музыки. Платье ощущалось теплым под его ладонью, а ее пальцы в его руке – тонкими и хрупкими. Она кажется такой человеческой и маленькой. И на миг ему кажется, что он танцует с человеческой девушкой. Что аромат свежей живой крови исходит именно от нее, что от нее исходит это живительное тепло. И это ощущение на миг совершенно обескуражило его.

Ее вопрос застает его врасплох. Что привело его в Штаты? И что же на самом деле?

– Не знаю даже, – ответил Адам. – Наверное то же, что и всех – обещание новизны. Трудно найти что-то по-настоящему свежее после стольких веков. А здесь… – Он оглядел накуренный подвальный клуб и вновь опустил взгляд на Эйву. – Здесь нет истории. Здесь нет прошлого.

Обжигающе холодные тонкие пальцы на его шее будто бы коснулись оголенного нерва. По спине пробежался похожий на разряд электричества холодок. Адам ощутил очередной голодный спазм в желудке. Мир приобрел кристальную ясность. Как всегда в те моменты, когда просыпался хищник. Выбившаяся из ее модной прически прядь светлых волос и одна единственная волосинка, что касалась ее кожи над сонной артерией. Адам невольно вдохнул аромат разгоряченной человеческой крови вокруг. Глаза вспыхнули голодом.

Голод сплетался с человеческими ароматам и ритмом музыки. Движения танца были знакомы и не требовали внимания. Мышечная память, запечатленные в мозгу шаги. Адам ощутил сожаление. То ли за то, что вообще пригласил ее на танец. То ли за то, что разум никак не давал ему отвлечься на узор самого танца, на правильную последовательность шагов и ритм. На что угодно, лишь бы отвлечь себя от той природной стихии, которой являлась Эйва.

Ее голос рождал воспоминания и ассоциации, к которым он не хотел… не собирался возвращаться. Ее интонации, балансируя на той дразняще тонкой грани недосказанности и неопределенности, обжигали его словно бритвенные лезвия. Тончайшие, едва заметные порезы, из которых тотчас и обильно струится вкуснейшая кровь. Такими были ее слова. Он успел забыть, что она так умела. А ведь когда-то именно это его и раздражало больше всего остального. Помимо всего остального.

Адам позволяет притянуть себя ближе. Ее глаза заполняют весь мир. Насмешливые, надменные, испуганные. Мягкие на вид губы чуть не коснулись его. Он помнил их вкус. Хоть и не вспоминал. Желтоватое освещение клуба, смягченное сигаретным дымом, делало ее лицо менее бледным и более живым.

– Нет, – прошептал он. И его губы всё же невольно задели ее. Мимолетная мягкость, которая чуть не заставила сбиться с ритма. – Нет, – повторил Адам, отвечая на все ее вопросы одновременно. Он не хотел рассказывать о себе. Ни ей, ни кому-либо еще. Он не бежал от прошлого. И Ева его не бросила. Надо было бы озвучить всё это словами. Ведь только Ева понимала его без слов. Только она могла понять его даже во сне. Со всеми остальными общение было значительно сложнее и обременительнее. Даже… нет, особенно с Эйвой.

И это ощущалось странной дисгармонией. Как тот короткий миг серьезности, промелькнувшей на красивом лице Эйвы. Это не он бежал от прошлого, а она. Адам хотел было озвучить эту мысль, увидеть, как искусственная улыбка, которую она носила словно броню, спадет с ее губ. Ответить колкостью на ее замечание о Еве. Уколоть ее в ответ на ту боль, что вызывали ее слова. Мелочная мстительность. Но каждая фраза выдавала ее с головой. И так легко было ткнуть ее в ее же слова. Первым порывом, вызванным вспышкой собственной досады, было именно это – обидеть, задеть в ответ.

Очередная жалкая перепалка, от которых в свое время так устала Ева. «Будто бы это было не ее рук дело». Прошедшее время позволяло посмотреть на ситуацию со стороны. Перспектива видна лишь на расстоянии. Сейчас Адам прекрасно понимал, что злился тогда вовсе не на ребенка, которым являлась Эйва, а на Еву. Он злился на нее за то же самое, за что он и любил ее. И легче от этого понимания не становилось.

Мышечная память свойственна и чувствам. Эмоциональным реакциям на привычные раздражители. И несмотря на все свои разумные и правильные мысли, Адам всё же проговорил, прежде чем успел отдать себе в этом отчет:

– Уж кому, как не тебе знать, каково это. – Он улыбнулся, следя за выражением ее глаз. Голод болезненно скребся в венах. Мир был кристально ясным и жестоким. Каждый дюйм ее тела, прижатый к нему, ощущался так явственно и четко, словно он пробегался ладонью по формам античной статуи. – Когда она тебя бросает.

Отредактировано Adam (Вс, 4 Июл 2021 23:22:01)

The atmosphere is lethal
But I will fear no evil

Он увидел ее реакцию, промелькнувшую в глубине глаз, в дрогнувшей линии губ, в том, как напрялись ее пальцы в его руке. Напряженная атмосфера между ними, всё ещё тяжелая от аромата чужой, горячей крови и жизни, вдруг стала ядовитой. Он почувствовал это резкое изменение. Словно последняя капля, переполнившая сосуд. Словно качнувшийся маятник. Словно резкий перепад температуры. Ожидаемый, но всё равно внезапный.

Ее слова, еле слышные, но вибрировавшие ненавистью, царапнули сердце. Напоминание о столь далеком прошлом. Губы Адама дрогнули в намеке на горьковатую ухмылку. Что-то никогда не менялось.

Музыка смолкла, танцующие сменялись на танцполе. Эйва одернула свою руку и вернулась к столику. Адам долю секунды смотрел ей вслед, глядя на то, как ее тонкая фигурка изящно лавировала между людьми в клубах дыма. Хотелось уйти. Голод нервировал. Эйва тоже. Адам не чувствовал больше удовольствия от местной музыки и публики. Лишь тесноту, духоту и смрад людских тел вокруг. Хотелось уйти и поесть.

Но при виде ничего не понимающего и восторженного Марвина, буквально подпрыгнувшего навстречу Эйве, Адам недовольно нахмурился. «Глупый мальчишка». Но оставлять его одного с Эйвой, особенно в том настроении, в котором она находилась… «Тем более, что настроение это ей испортила встреча именно со мной…» Не хотелось. Адам поймал себя на мысли, что испытывает нечто, похожее на чувство ответственности за Марвина Грина. Хотя, наверное, зря. Парень ведь был знаком с Эйвой до этого вечера. И ничего.

Он вновь присел на свое место, не глядя на Эйву, изображавшую из себя уставшую от танцев барышню. Настроение становилось все более и более мрачным. Музыка раздражала резкими, слишком визгливыми нотами. Взмахи веера Эйвы гоняли воздух и запах ее духов в его сторону. И это тоже раздражало. Марвин, метнувшийся за совершенно не нужным вампирше напитком, раздражал. Проносившие мимо ароматы своей крови люди раздражали. Здесь было слишком душно. Слишком людно. Хотелось выйти на воздух. Адам молчит и не дышит. Так проще. Хотя проще всего было бы уйти. Он кинул хмурый взгляд на Марвина, протискивавшего между столиками с бокалами в руках. Старательно, чтобы не пролить ни капли.

Один напиток оказался перед Адамом. Он попытался изобразить благодарную улыбку, но Марвин всё равно не сводил восторженных глаз с Эйвы.

Адам с досадой закатил глаза, услышав приглашение. Он успел позабыть, что обещал прийти. Друзья Марвина, тоже увлекавшиеся музыкой – Найтвуд, талантливый молодой музыкант, Браун, обладатель удивительного баритона, с которым могла по силе тягаться лишь сестра его жены. Вот уж кого ожидало славное сценическое будущее. И Марвин очень хотел стать ее продюсером, но для этого нужно было убедить первым делом Брауна. Компания небольшая, но яркая. Вводить в нее Эйву было паршивой идеей. Адам не стал скрывать своего отношения. Хотя, наверное, стоило бы. Ясно же, что она постоянно делала всё лишь, чтобы досадить ему.

– Вы само очарование, мисс Эйва! – счастливо выдохнул Марвин в ответ на ее согласие. – Мои друзья будут счастливы с вами познакомиться!

Адам раздраженно поднялся.

– Тогда, может, пойдем уже? – сердито кинул он растерявшемуся Марвину.

– Д-да, – удивленно кивнул тот. – Конечно, пойдемте.

Адам, не дожидаясь остальных, направился к выходу. Теснота этого подвала угнетала. Чей-то визгливый смех раздавался омерзительно близко, будто бы иглами впиваясь в уши. Смрад и духота. Адам поспешил на свежий воздух. Нужно было, конечно, распрощаться сейчас и уйти совсем. Но присутствие Эйвы… Адам чувствовал себя так, будто бы ее присутствие вынуждало его остаться. На всякий случай. Будто бы Эйва приковала его цепями к этому проклятому дружескому собранию. Несмотря на то, что настроения у него не было. А вот голод был. «Предстоит мучительный вечер».

– Здесь недалеко, – донеся до него голос Марвина, обращенный к Эйве. – Вы без пальто? Я мог бы подать…

Отредактировано Adam (Вт, 3 Авг 2021 22:37:57)

Запах свежей крови, исходивший от Эйвы, и легкий румянец, который едва заметно окрасил ее щеки, буквально кричали о том, что она успела перекусить. Адам поймал ее насмешливый взгляд, скользнувший по его лицу, и недовольно нахмурился. Издевка промелькнула в ее глазах долю секунды, но он ее успел заметить.

Эйва играла с ним. Так же, как она играла со всеми, кому не посчастливилось пересечься с нею. Она играла со смертными, с окружавшими ее людьми, с Марвином и его друзьями точно так же, как и с Адамом. Только игра слегка отличалась.

Уже в автомобиле Адам успел пожалеть, что согласился на приглашение Марвина. Нужно было попрощаться и уйти. Быть может, Эйва бы тоже потеряла к этой компании интерес. Но теперь было поздно. Адам уже находился в тесноте автомобиля с двумя смертными на передних сиденьях и свеже перекусившей Эйвой, благоухавшей чужой живой кровью, на заднем. И Адам был голоден.

Запахи ощущались особенно сильно. Как и звуки. Сквозь болтовню Найтвуда впереди Адам отчетливо различал стук его сердца, шум крови в его венах. Мучительно отчетливо.

Эйва продолжала играть, водя изящными плечами и стреляя бесстыжими глазками в Марвина. Ее обманчиво приветливый тон звучит фальшиво. Адам различает ее веселье, ее наслаждение от игры, которую она вела, и от его, Адама, явного дискомфорта. Сам он предпочитал отвечать на ее вопросы односложно, стараясь не дышать лишний раз наполненным запахом крови воздухом в салоне. И без того было тяжко.

– Отлично.

– Издалека.

Звучало это, естественно, невежливо и совершенно не так, как полагалось общаться с дамой. Но Адаму было уже откровенно не до того, какое впечатление он производил. Значительно хуже стало бы, если бы он с голодным рычанием начал набрасываться на пассажиров, с единственным желанием вцепиться им в горло. Не то, чтобы он был к этом близок, но голодный спазм уже болезненно стягивал вены.

Именно поэтому, слишком сосредоточившись на собственных ощущениях, Адам и пропустил момент, когда Эйва решила упасть ему на грудь, застав врасплох. Он непроизвольно приобнял ее, придерживая, и сделал рефлекторный вдох, глубоко втянув тяжелый воздух. Аромат человеческой крови ударил в голову. «Дьявол». Голод болью разгорелся в жилах.

Предплечья Эйвы – не иначе, как от выпитой только что крови – казались теплыми на ощупь. Адам ощутил запах крови в ее дыхание, когда она томно извинилась. Раздражающее показательно, играя на публику. Быстро метнувшиеся к Марвину девичьи глаза выдали для кого именно разыгрывался спектакль. Голод делал Адам раздражительнее обычного. И сейчас при виде этой бессовестной провокации, в груди вспыхнул гнев. Адам сильно, до боли, сжал пальцы на предплечьях Эйвы, впиваясь ногтями в кожу и мышцы. На человеческой плоти остались бы синяки.

Глаза полыхнули голодной яростью.

Но если дорога была раздражающей и мучительной, то место назначение оказалось не сильно лучше. «Небольшая компания» вылилась в полноценную вечеринку, на которой Адам совершенно не хотел присутствовать. Особенно в столь досадно голодном состоянии.

Особняк был наполнен светом и весельем. Но Адам не слышал ни музыки, ни разговоров вокруг. Всё заглушал грохот крови в жилах смеющихся людей.

Нужно было уйти. Нужно было просто уйти.

– Вы мне льстите, мисс Эйва, – по-мальчишески зарделся Марвин, в ответ на слова Эйвы и, будто бы невзначай, уводя ее в сторону от Адама. – Но вы так говорите, будто бы вечер уже заканчивается. Неужели вы собираетесь уже уходить? Вы разобьете мне сердце, мисс Эйва! Мы же только прибыли!

Адам уже повернулся в сторону дверей, чтобы уйти по-английски, когда его остановил Найтвуд, преградивший ему путь с очередным пламенным монологом о современных музыкальных тенденциях. На его покрасневшей от энтузиазма и алкоголя шее часто пульсировала венка. Взгляд Адама не мог сосредоточиться ни на чем, кроме этого крохотного ритмичного движения. Пульс. Биение сердца. Кровь струилась под кожей мужчины. Адаму казалось, что он ощущал ее запах, ее вкус на языке. Слышал ее гул. Он напряженно сглотнул. Нет, конечно, не стоило… не стоило. Лучше вернуться домой. У него дома были запасы. Как же он жалел, что не взял с собой даже крохотной фляги.

Звонкий, игривый смех Эйвы где-то сбоку прозвучал словно издевательство.

Отредактировано Adam (Сб, 9 Окт 2021 09:54:14)

Потому что он идиот, вот почему он до сих пор здесь. Адам раздраженно промолчал. Аромат человеческой крови, напитавший теплый воздух особняка, делал каждый вдох мучительным. Ему казалось, что он ощущал на коже тепло человеческих тел, что еще недавно наполняли эти комнаты своей жизнью, своими голосами и своим дыханием. Сердцебиением и весельем. Теперь же воспоминание о них витало в воздухе, подобно призракам – остатки запахов, отголоски смеха и музыки.

Он мог бы пойти следом за Найтвудом… Слова Эйвы звучали логично. Адам сглотнул. Представил себе собственные шаги на темной, безлюдной улице. Пульс Найтвуда, звучавший в тишине, подобно маячку во мраке. Направляющий звук…  Он почти слышит этот манящий стук. Поток крови в венах… Подобно живительному источнику, что струится… бежит… сверкает россыпью рубинов в лунном свете.

Горло сжалось от голодного спазма. Болезненного и резкого. Звук с которым пальцы Эйвы поглаживали обивку дивана казался оглушительным. Шелест ткани перчатки о мягкий бархат. Адам сосредотачивается на этом шелесте, потому что это было значительно безопаснее, чем призрачный стук сердца Найтвуда в воображаемом темном переулке. Голодное воображение легко подкинуло ему образ чужого горячего горла под собственными пальцами. Столь же мягкого, как бархат дивана… Куда более податливого. Куда более горячего. Живого, пульсировавшего. Под кожей бился источник. Рвался наружу. Чтобы расцвести блаженством на языке. Чистой эйфорией жизни…

«Каков он на вкус?»… Легкий, едва слышный влажный шорох, с котором ее язычок прошелся по губам. Адам будто бы сам ощутил привкус крови, слизываемой с мягкой кожи губ… Солёноватой, но такой сладкой… Адам легко мог представить вкус. Этот уникальный для каждого… Он ощутил головокружение и на миг прикрыл глаза рукой.

Голос Эйвы звенел издевкой. Гнев, распаленный голодом, ударил в голову. Адам распахнул глаза, яростно уставившись на томно развалившуюся на диване девушку. Бледные руки, кокетливо обрисовывавшие декольте платья, хищная ухмылка на влажно блестевших губах. Мимолетные слова о Марвине. Парнишке, который понятия не имел о том, с чем имел дело. Наивный мальчишка с наивными мечтами и родительскими деньгами.

Адам сверкнул на Эйву пожелтевшим от голоса взглядом. Голодный зверь рвался наружу. Тот первобытный голод, что был с ней полностью согласен. Тот, что не видел ничего важнее этого проклятого голода. Что окрашивал весь мир в кроваво-красный цвет, в котором существовала лишь жажда и способ ее утолить. Разве что-либо еще имело значение? Люди? Они ничего не значили. Лишь их кровь имела ценность. Потому что мир для хищника был не более, чем охотничьем угодьем. Зверь был согласен с Эйвой. Что даже Марвин был не более, чем сосудом с кровью.

Но Адам отказывался потакать ему.

– Нет уж, – прорычал он и, не успев даже подумать о том, что собирался сделать, уже оказался вместе с Эйвой на другом конце комнаты. Жажда стягивала пустые вены в узлы. Рука в перчатке вцепилась в тонкую шею вампирши, припечатав ее к стене. Ее изящные туфельки висели в несколько десятках сантиметров над паркетным полом. От нее исходил жар, который был не ее собственный.

– Не стоит, – голос звучал грубее обычного. – Злоупотреблять... – Голод скребся в глотке, болезненно и требовательно. – Его гостеприимством.

Их лица находились на одном уровне. И вновь Адам ощутил почти выветрившийся запах выпитой крови в дыхании Эйвы. Дразнящий и мучительный.

Аромат куда более сильный, куда более живой, куда более горячий, окатил его со стороны дверей. Возмущенный возглас Марвина раздался колокольным звоном:

– Мистер Лист! Что вы себе позволяете!

Отредактировано Adam (Вс, 24 Окт 2021 13:22:03)

Ее слова задевают какую-то струну в нем, что он сейчас – ослепленный жаждой и яростью – в первую очередь на себя самого – не способен идентифицировать. Что-то мучительно тянется в груди. Голод грохочет чудовищным рыком в голове. Голос Эйвы доносится будто бы издали – издевка звенит в воздухе вместе с кровавым ароматом ее дыхания.

Всё в это мгновение сливается воедино. Адам чувствует, как у него из рук, что сжимаются на хрупком девичьем горле, ускользает контроль. Как звериная, безумная сущность, которую он всегда презирал в себе, брала верх. Прорывалась на поверхность, сметая привычный разум. Он чувствовал это, но в этот миг совершенно не придавал этому значения. Он не ощущал ни стыда, ни досады, ни огорчения – лишь яростный, звериный голод. Жажду крови и смерти.

Слова Эйвы теряли смысл. Звук ее голоса – не более, чем раздражавший звук, вибрация воздуха, что дразнила его чувства, гоняя запах крови. Пальцы сжимались сами собой на ее глотке. Она была мертвой. Кровь, что кружила по ее венам, ей не принадлежала. Чужое тепло, лишь одолженное на время. Но и от этого он бы сейчас не отказался. Клыки зудели, обнажаясь в зверином оскале.

Ее отчаянные попытки ранить его, оцарапать, пнуть – он почти не замечал. Они не вызывали боли, лишь легкий дискомфорт, но даже не заставили его пошатнуться. Так же, как и разбитая о его затылок бутылка. Голову окатило осколками стекла и прохладой красного вина. Кислая вонь мерло окутала голову Адама, на миг перебив ароматы крови. На миг отрезвив. Он уставился на бледное лицо Эйвы, которая то ли изображала из себя умирающего лебедя, то ли на самом деле теряла сознание… Сложно было сказать точно, когда у создания и без того не было пульса. Сквозь пелену голода пробилась вспышка стыда за свои действия. За свой порыв разорвать горло даже Эйве… Адам резко разжал пальцы. Тело вампирши сползло по стене на пол. Кислый запах вина медленно впитывался в ковер. И на его фоне пульсировал другой – живой, ароматный, горячий… Испуганное сердцебиение. Сбитое дыхание. Запах пота и жизни. Ярко алая кровь, струившаяся по пальцам…

Адам обернулся и встретился с перепуганными человеческими глазами Марвина. Живой. Дышащий. Дрожавший. Отбитое горлышко бутылки в руке. По пальцам вперемежку с красным вином текла его собственная кровь. «Боги…»

Аромат ударил прямо в голову. Адам не мигал, в не силах отвезти взгляда от красной капли, медленно стекавшей по ладони. Он непроизвольно сделал глубокий вдох, наполняя этим божественным ароматом легкие. Боги. До чего же он был голоден. До чего же он был голоден.

Отступая, Марвин выставил вперед порезанную руку с осколком. Будто бы предлагая… Будто бы протягивая ее ему. Жажда радостно откликнулась на это предложение.

Под подошвами ботинок хрустнуло разбитое стекло.

Адам сделал шаг.

Парень почти добрался до двери. Но не успел. Вампир достиг его одним хищным прыжком, повалив на пол.

Полные ужаса глаза Марвина заполнили собой весь мир. Но потеряли всякое значение. Лишь аромат. Лишь горячая кровь под кожей. Лишь бешено колотившееся сердце. Бутылочное горлышко в отчаянной попытке впилось Адаму в бок, но это было не важно. Клыки впились в похолодевшую от страха кожу, распоров плоть, и горячая кровь блаженством хлынула в рот. Зверь ликовал. Мир растворялся в красной эйфории. Горячая кровь била фонтаном из источника и взрывалась на языке всеми оттенками счастья.

Отредактировано Adam (Сб, 7 Янв 2023 15:43:47)

Всё растворилось в кровавом блаженстве. Жизнь горячим, сжигающим мысли и сомнения, потоком хлынула в рот и растекалась багровым огнем по венам. Столько лет прошло с тех пор, как Адам испытал подобное безумное наслаждение. С тех пор, как он позволял себе испить прямо из живого источника. С тех пор, как кровь бешенными толчками отчаянного сердца вливалась в него, оживляя и опьяняя каждую жадную, мертвую клетку. С тех пор, как он чувствовал, как вместе с горячей кровью смертное тело покидала и сама жизнь. Как она перетекала в него, становилась его собственной. С тех пор, как он забирал эту невозможную силу себе. Сколько лет он не испытывал этой чистейшей, чудовищной эйфории.

Слишком долго… Кровожадный зверь ликовал. И почему он был этого лишен все эти годы?! Почему он не позволял себе это блаженство? Это ведь было так естественно, так правильно, так умопомрачительно. Это ведь была его природа. Его сущность. Его суть. Как глупо было отказываться от нее. Отрицать себя… Лишать себя этого…

«Марвин…» Вместе с живительной кровью и сбившимся чужим сердцебиением на Адама нахлынула чужая жизнь. Воспоминания, эмоции, чувства, страхи и тревоги… Ох, он и забыл об этой маленькой особенности полного осушения. Будто бы в наказание, в момент смерти жертвы вампир успевает познать личность своей человеческой жертвы полностью. Как самого себя. Обнаженная душа, что будто бы напоследок, покидая обескровленные тело, успевает коснуться своего убийцы, поведать ему все свои тайны, напомнить о себе и о той жизни, которую он так самонадеянно и жадно оборвал. На полуслове. Не дав реализовать потаенные мечты и надежды, что теперь обрушились шквалом сожаления и томления на голову убийцы. Адам пораженно застыл. Кровь всё еще лилась, всё еще такая же горячая и пьянящая. Кровь Марвина, что мечтал прикоснуться к прекрасному. Найти великого музыканта. Открыть талант, которого сам был лишен. Кровь Марвина, который смотрел с искренним, незамутненным восхищением на Эйву. Который видел в ней только свет, только красоту.

Адам ощутил момент, когда сердце Марвина остановилось. Когда его взгляд погас и жизнь покинула бренное тело. Кровь всё еще бурлила в венах Адама. Она все еще кружила голову и дарила ощущение всесилия и счастья. Но где-то на задворках сознания горечью расцветало уже раскаяние. Слышался голос Марвина, который больше не прозвучит уже никогда. Его улыбка уже не коснется мертвых, холодеющих губ и остекленевших, пустых глаз.

Адам разжал пальцы. Пустое тело, ничем не напоминавшее былого приятеля, упало на испачканный кровью и вином пол.

Слова Эйвы доносились будто бы издали, хоть она и стояла совсем рядом. Обостренные свежей кровью чувства Адама ощущали ее присутствие явственно и детально. Каждое ее движение, которое он даже не видел, но буквально чувствовал затылком. Тембр ее голоса, в котором слышалось нечто похожее на сожаление?.. Нет, вряд ли. Скорее это его собственное сожаление, которое ему почудилось в ее тоне.

Адам вытер рот облаченной в перчатку рукой. Запах крови окутывал его, подобно облаку дыма курящего. Сытое чудовище довольно свернулось где-то в районе грудной клетки, обвивая своими ядовитыми когтями сердце. Царапая его, впиваясь в него и заставляя кровоточить. Выпитая кровь пьянила и согревала. Но чувство вины…

Глядя на мертвое, окровавленное тело своего приятеля, Адаму стало тошно от самого себя. Как он мог допустить такое? Как он мог поддаться своим самым низменным порывам? Как он мог наслаждаться ими и лишь в самый последний момент – когда уже ничего нельзя было изменить и исправить – вспомнить о том, что он творил? Да и хотел ли он остановиться в тот момент, когда осознал? Хотел ли он сохранить то, что сам же и губил?

Голос Эйвы звучал нетерпеливо. Адам с трудом оторвал взгляд от такого чужого и незнакомого лица мертвого Марвина и взглянул на вампиршу. Почему она не ушла? Почему звала его с собой? В ее взгляде он не прочел ответы на эти вопросы. Она смотрела на него зло и нервно. Но всё же не уходила. Растрепанная, помятая… На миг Адам вспомнил то, какой видел ее Марвин, и увидел ее столь же безупречной, невыразимо красивой и светлой. От этого мимолетного видения перехватило дыхание. Свежая кровь ударила в голову с новой силой. Эйва казалась неземным созданием, что озаряло собой всё вокруг. Растрепавшаяся прическа придавала ей еще большее очарование и хрупкость. Аромат ее духов на мгновение пробился сквозь вонь разлитого мерло и медленно сворачивающейся крови. Адам пораженно застыл, глядя на нее глазами Марвина.

«Проклятые откаты от убийства…» Ни одна отнятая жизнь не проходит бесследно. У всего имелась своя цена, даже у вседозволенности кровожадного чудовища.

– Нам? – переспросил он, только сейчас осознав смысл ее последней фразы. Голос прозвучал хрипло, сдавленно, будто бы выпитая кровь мешала произносить звуки. «Почему ты осталась?» Этот вопрос стал вдруг самым важным. «Почему ты не ушла? Почему не бросила меня наедине с моим поступком?»

Адам поднялся с пола, не глядя больше на бессмысленное пустое тело Марвина.

Марвина больше не было. Лишь его кровь, что силой, жаром, радостью и виной струилась по венам Адама. Лишь отголоски его воспоминаний, что вспыхивали и угасали словно искры в сознании Адама. Сожаление отравляло всё происходящее. Стыд за свою слабость. Стыд за то удовольствие, что ему принесло потакание своей слабости. Стыд за то блаженство, что всё еще ощущалось от выпитой крови. От присвоенной жизни.

Эйва нервно поглядывала на дверь, будто бы ожидала, что в любую секунду в комнату ворвутся стражи правопорядка или рассерженные соседи с вилами и факелами. Адам прислушался к притихшему, опустевшему дому. Никто к ним пока врываться не собирался. До рассвета оставалось еще много времени. Ночь окутала дом мертвой тишиной.

Отредактировано Adam (Пн, 9 Янв 2023 11:19:32)

Наверное, во всем была вина крови Марвина. Наверняка, это всего лишь отзвуки его ощущений, его эмоций и воспоминаний. Это именно Марвин был готов, подобно ручной собачонки, броситься следом за Эйвой, стоило той лишь поманить. Это именно кровь Марвина запела в венах радостью от того, что Эйва звала его с собой. От того, как красиво и напряженно ее девичья фигура застыла в дверном проеме. Свет очерчивал ее контур подобно влюбленным мазкам кисти художника. От того, как изящно она чуть склонила голову, позволяя золотистым прядям волос качнутся к тонкой шее. От того, как изумительно звучал ее голос. Даже нотки нетерпеливого раздражения лишь придавали ее словам певучесть.

Конечно же, это всё было отголосками Марвина в его венах. Именно они заставили Адама, не тратят ни секунды на размышления, шагнуть за ней. Он мог знать этот город как свои пять пальцев, но это не имело никакого значения. Адаму хотелось, чтобы она провела его. Куда угодно. «Точно Марвиновское раболепие…» Но это тоже не играло никакой роли. Ему было всё равно откуда взялись эти чувства. Они были слишком сладкими и всепоглощающими… «И всё дозволяющими». Разумом – где-то на задворках сознания – он понимал, что это опьянение кровью и переживаниями Марвина являлось для него так же и своего рода оправданием. Карт-бланш. Чтобы потом сказать себе, что всё это было вовсе не его собственные желания… Вовсе не он радостно шагнул к Эйве, такой волнительно прекрасной. Вовсе не он остановился куда ближе, чем позволяли любые приличия, буквально прижимаясь к ее напряженной спине своей испачканной в чужой крови грудью. Вовсе не он потянулся за ее рукой, которую она ему не протягивала. Вовсе не он схватился за ее подрагивавшие пальцы, пачкая их кровью. И вовсе не он? вдохнув запах ее светлых волос, прикрыл на миг глаза, наслаждаясь ее близостью и таким знакомым, таким сладким ароматом. Вовсе не он, касаясь губами ее уха и с трудом сдерживая себя о того, чтобы прикусить прохладную мочку ее уха, выдохнул: – Веди…

До чего же было приятно в это мгновение позволить себе упасть в эту опьяняющую иллюзию, в этот кровавый дурман, на время забыв о вине и том отрезвляющим ужасе от всего сотворенного сегодня ночью, что придут неизбежно – чуть позже. «Чуть позже. Не сейчас». Адам осознавал, что можно было бы позволить последствиям и вине поглотить его и уже сейчас. Но так не хотелось. Ужас и смерть остались не только на окровавленном полу вместе с мертвым телом Марвина. Они затаились в нем самом. Таились в его самом существе. Всегда. И сколько бы он ни пытался убедить себя в том, что он не был ими подвластен… «Нет! Не сейчас».

Адам со злостью отогнал неприятные мысли, крепче, отчаянно, вцепившись в руку Эйвы. Он не был готов к подобным мыслям. Еще нет. Он всё еще цеплялся за это внезапное безумие крови и сладостную возможность сбежать от себя и ответственности. Эйва в этот момент казалась спасительной путеводной звездой, что не давала ему утонуть во мраке. Потрясающе красивой и обворожительной звездой.

Он помнил мягкость ее кожи. Вкус ее стонов. Даже спустя столетия… Адам невольно усмехнулся. На миг подумав о том, что Марвин бы продал душу за подобные воспоминания. И в этот миг он позабыл о том, что Марвин был мертв. В этот миг не было вины. Не было мрака. Лишь сладкое воспоминание, столь же живое, каким оно было в ту ночь. Время не властно над памятью бессмертных так, как оно властвуют над смертными. Вечность сужается. Каждый миг будто бы запечатлен в янтаре навечно. И свои драгоценные воспоминания прошлого можно перебирать словно музейные экспонаты… Адам не позволял себе вспоминать ту ночь перед балом в Версале.

Интересно, вспоминала ли она?

Он последовал за Эйвой на безмолвные ночные улицы спящего южного города. Не переживая о том, что его окровавленный внешний вид мог испугать случайных загулявшихся прохожих или патрульных.

Вода смывала кровь и запах. Обжигающе горячими кинжалами капель впивалась в кожу, напоминая о солнечных ожогах. Болезненные струи горячей воды, но, в отличие от солнечного света, совершенно безвредные, ударялись о тело, даруя приятную боль и тепло. Адам чувствовал себя опьяневшим от крови новообращенным, ошалевшим от внезапно обострившихся ощущений. Каждое впечатление казалось бритвенно острым, врезавшимся в мозг и сердце с убийственной непосредственностью. Он и забыл, что так бывало.

Горячий душ казался самым восхитительным, что с ним когда-либо случалось. Так же как и их путь темным проулкам и задним аллеям ночного города, которыми Эйва вела их к своему жилью, показался Адаму самым волнительным и волшебным. Ему было всё равно, куда она его вела. Восторг вызывало уже то, что она была рядом. С этим восхитительно сосредоточенным выражением на красивом лице. Она то и дела направляла его в другую сторону, стоило из переулка впереди них повеять ароматом горячей человеческой крови. Они избегали людей и света. И это тоже было восхитительно весело. В венах разливалась жизнь и сила. И почему он отказывался все эти столетия от этого блаженства?

Простояв под горячим душем куда дольше, чем было необходимо, просто наслаждаясь водой и жаром, думая о солнце и боли, но находя даже ее прекрасной, Адам всё же вылез из душа и, подобрал одежду, которую Эйва передала ему раньше. Мужские рубашки и брюки.

Воздух заполнил горячий пар. Зеркало над раковиной запотело. Стоя посреди ванной комнаты и капая водой на кафель, он с любопытством коснулся рубашек. Прошелся пальцами по ткани. Перед внутренним взором пронеслись образы. Забавно, как каждая вещь накапливала истории. Почти как человеческая память. Столь же обрывочная, но куда менее искаженная. Объективная правда того, что было, а не субъективное воспоминание, окрашенное эмоциями и сознанием. Адам хмыкнул, кинув быстрый взгляд на дверь, за которой находилась Эйва. Стало любопытно почему она привела его к себе домой. Судя по тому, что он успел увидеть за то время, это была обжитая квартира. Стильно и старательно обставленная. Неужели ее собственная? Он мог бы коснуться любого предмета в ее жилище, чтобы развеять свои сомнения. Но не стал. Даже история этой одежды показалась ему слишком личной. Слишком откровенной. Но Адам подозревал, что именно ею Эйва и хотела с ним поделиться. Иначе вряд ли вложила именно эти предметы гардероба ему в руки. Он сомневался, что она выбрала ее случайно. При всей своей спонтанности, она всегда была расчетливой. Или ему таковой виделась.

«Боль. Одиночество. Смерть».

Приятное кровавое опьянение резко сходило на нет. Боль. Одиночество. И смерть. Вновь перед глазами всплыло мертвое лицо Марвина. Адам резко надел рубашку. Коже еще толком не успела высохнуть. С мокрых волос стекала горячая вода, тут же намочив ткань. Но он подумал, что вода всяко лучше кровавых разводов, и влез в брюки, оказавшиеся ему чуть короткими.

Пар вырвался в прохладу комнаты, стоило открыть дверь в ванную. За окном розовеет намечающийся рассвет. Выпитая кровь в венах звенела всё тише и тише. Безрассудная энергия бурлила всё меньше и меньше. Но шальная мысль о том, настолько же приятно горят на коже солнечные лучи, как горячие струи воды, всё же промелькнула в сознании. Адам невольно усмехнулся и перевел взгляд на Эйву в розовом, как рассвет, пеньюаре, столь воздушном, что казался несуществующим. От нее всё еще исходил запах крови Марвина и вины Адама. Розовые перья колыхались на едва ощутимом сквозняке. Она выглядела до боли красивой. Невесомой и пленительной. Словно мираж, возникший на заре, там, где ночь соприкасалась с утром, окрашивая мир в нереальные розовые оттенки.

Адам застыл. Эмоции Марвина переполняли его сердце томлением и восхищением. Конечно же, отголоски чувств Марвина. При мысли об убитом им приятеле, Адама тут же окатило болезненной волной вины и стыда. Вода капала с мокрых волос и стекала по спине. Боль. Одиночество. Смерть.

Он вспомнил. Он вспомнил, почему не убивал людей. Почему отказался от этого опьянявшего ощущения вседозволенности и силы. Ведь раньше, давно, когда человеческая жизнь не дорого стояла, всё было именно так просто. Просто быть проклятым. Привыкнуть к боли и смерти. Одиночеству.

Сердце вдруг наполнилось тяжестью. Каменная глыба, что застряла в груди и тянуло его ко дну. Прекрасный воздушный образ Эйвы, благоухавшей кровью и искушением, больно царапал душу.

– Я… – начал Адам и замолчал, не зная, как продолжить. Он хотел сказать, что ему нужно идти. Но за окном разгорался рассвет и уйти было уже поздно. Он подумал о том, что стоило бы задернуть шторы. Но в то же время подумалось, что можно было бы и просто встать у окна и позволить солнцу коснуться его лица, сжигая кожу и мертвую плоть. Болезненно выжигая вместе с мясом, пропитанным украденной кровью, и его вину. Вряд ли он выстоит на солнце достаточно долго, чтобы сгореть дотла. Инстинкты вмешаются быстро, болезненные ожоги заставят непроизвольно упасть на пол, скрываясь в тени от губительного дневного светила. Но, быть может, и это будет достаточным искуплением.

– Я сожалею, – проговорил он, глядя на светлевший горизонт за окном.

Отредактировано Adam (Чт, 2 Ноя 2023 19:18:06)