Это определенно один из самых худших дней в его жизни. Теодор даже не получил возможности поговорить с отцом, лишь молча смотрит, как его уводят авроры, скрываясь за тяжелыми дверьми зада суда, где предстоит передать его в руки дементоров.
Ничего не выдает в нем нервозности, даже то, что он теребит в пальцах фамильное кольцо Ноттов. Фредерик все равно собирался его подарить ему на совершеннолетие, а теперь ему далось многих попыток красноречия, чтобы уговорить Хиггса отдать ему кое-что из отцовских вещей. Полезно иметь связи в Министерстве, даже если это всего лишь стажеры Отдела магического правопорядка, но зато бывшие товарищи по школе, которым повезло ее закончить раньше.
Так Нотт уйдет отсюда с этим самым кольцом, трубкой и карманными часами. Волшебную палочку, разумеется, у отца конфисковали и лежать она будет в хранилище Азкабана, но слизеринец рад, что смог спасти хоть что-то.

Когда он выходит из зала суда, его останавливает одна из присяжных. У нее темно-рыжие волосы, среди которых уже проглядывают и седые, если приглядеться, строгий вид, но достаточно мягкий голос.
Она представляется ему Амелией Боунс и приглашает (мягко сказано, да?) пройти в ее кабинет, чтобы задать Нотту несколько вопросов.
Теодор все еще держится с достоинством и коротко кивает, а затем следует за ним. В коридорах и лифте невыносимо — он чувствует, как все смотрят на него, перешептываются, некоторые даже слишком громко думают. Вчера было заседание по поводу мистера Малфоя, сегодня — его отца. Даты слушаний отцов Крэбба и Гойла Теодор не знает, но…
Что за этим кроется? Разделить их, не дать даже словом перемолвиться между собой? Не позволить детям Пожирателей Смерти обсуждать арест своих отцов… О, Нотт прекрасно видел, как щурились присяжные, пытаясь разглядеть его левую руку. Он чист, на нем нет и не может быть метки. Пусть не нервничают.
Кроме того, ему нельзя колдовать вне школы, о чем прекрасно знают.

В кабинете мадам Боунс, как ни странно, довольно спокойная атмосфера. Она снимает очки и смотрит на него, кажется, с сочувствием. Теодор видел не раз ее племянницу, Сьюзен, она учится на Хаффлпаффе на одном курсе с ним, но ни разу с ней не разговаривал. Кажется, они чем-то похожи, но ему не до того, чтобы искать сходство.
Амелия задает ему несколько вопросов, Нотт отвечает уклончиво. Когда они с Драко прочли тот самый номер “Пророка” в купе на обратном пути, они успели договориться, что отвечать в таких случаях.
Не видел, не знает, ничего дома не обсуждалось. Да, было дело когда-то давно, но, помилуй Мерлин, ему же был всего год! К тому же, отца тогда оправдали, Теодор даже не знает, что именно с ним было в те годы, у них было полно других тем для разговора.

Мадам Боунс не настаивает. Предупреждает о том, что до Хогвартса лучше не доставать палочку из чехла (как будто бы он сам не знает), а все его письма будут проходить через Министерство, прежде чем уйти к адресату, во всяком случае, до конца лета.
Только когда она заговаривает по опекуна, который будет представлять его интересы (кроме сейфа в банке — им распоряжается сам Теодор, потому что условности работников Гринготтс и все же громкая родословная) до совершеннолетия, выражение лица Нотта меняется с отстраненного на удивленное.
— Младшей брат вашей матери, Теодор. Разве вы не знакомы? — мадам Боунс, кажется, смущает его удивления.
— Я не помню, — он качает головой, лишь смутно в памяти вызывая каких-то ее родственников, которые иногда приходили на семейные обеды. Бабушки и дедушки с той стороны давно нет в живых, а мамин брат… Кажется был, но Теодор действительно не может вызвать в голове его образ.
— Не так уж и важно. Мистер Роули ждет вас за дверью, до вашего отбытия в Хогвартс он останется с вами, а дальше в этом не будет необходимости. Впрочем, вы уже договоритесь сами. Можете идти, — она наклоняется к пергаменту и делает заметки, давая понять, что разговор окончен.

Теодор вежливо прощается и покидает ее кабинет, лишь в коридоре встретившись взглядом с незнакомым мужчиной. Видимо, это и есть его дядя.
Нотт слегка склоняет голову и скрещивает руки на груди, разглядывая новообретенного родственника. И все равно, ни одной картинки в голове. Теодор не помнит, чтобы он хоть раз навещал больную маму, не помнит его на похоронах… Даже ничего о нем не слышал до сегодняшнего дня.
Стоит что-то сказать. Например, поздороваться или… Ни одна фраза не лезет в голову. Кроме очевидной.
— Я вас не помню, — это прозвучало не так вежливо, как хотелось бы.

Правда, неудивительно. Если этот… дядя был в доме Ноттов, когда Теодору было всего-то три года, что он там может помнить? Слизеринец чуть щурится и задирает голову, глядя на новоиспеченного — выскочившего, словно боггарт из шкафа — родственника.
Непривычно. Нотт самый высокий не только на курсе, но и даже некоторых старших обогнал. Конечно, ему в этом году было далеко до такого шкафа, как Грэхем Монтегю (к слову, его кто-нибудь навещал в Мунго?), которого, собственно, в шкаф и засунули в итоге. Но в этом плане, только Драко вечно выделяется среди членов сборной — на их фоне он выглядит как первокурсник, несмотря на то, что тоже не слишком-то и низкий.

А тут он смотрит на дядю, задрав голову. Даже с отцом Теодор почти сравнялся, скоро, возможно, его обгонит.
Тео ищет в родственнике черты матери и пока не может найти. Возможно, у них одинаковый цвет глаз или похожие улыбки. Сам он похож на нее гораздо больше, чем ее брат, судя по старым колдографиям. Портрета Гвендолин Нотт в поместье нет. Как известно, на них остается отпечаток личности, а Фредерику нужно все или ничего.
Или мама живой, или…

— Я думаю, нам лучше обсудить все не здесь, а… — “дома”, хочет закончить он фразу, но немного теряется. До дня ареста этот дом принадлежал отцу и немного ему самому. Теперь же Теодор остается его полноправным владельцем, но не вступившим в эти драккловы права, потому что ему еще нет семнадцати и не будет ближайшие полгода. Роули этот дом, разумеется, не принадлежит никак.
Теодор даже не знает, останется ли дядя там жить хотя бы временно. Более того, не знает, какой бы вариант его устроил — хоть кто-то, с кем можно будет поговорить остаток лета (даже если не знаешь, о чем разговаривать вообще) или чтобы опекун убрался куда подальше и не маячил перед глазами.

Тянуть жмыра за хвост — плохая идея, поэтому они заходят в лифт и спускаются в Атриум, весь в зеленых отсветов от многочисленных каминов. Нотт морщится и немного ежится, запахивая по инерции мантию, словно у него под ней ничего нет, а не обычная темно-зеленая рубашка и черные джинсы. Хочет спрятаться от них, тех, кто рассекает шагами пространство и ненадолго останавливается возле камина, чтобы оглянуться.
Теодору кажется, будто бы они все пялятся на него, да еще и с поправкой его нового сопровождения. Не отца.
— Этот свободен, — Нотт останавливается возле одного из них, зачерпывает горсть пороха и слишком поспешно кидает в огонь. Шаг в зеленое пламя — как будто бы спасительный глоток воздуха.

Только в холле особняка он спокойно выдыхает и, снимая мантию, не глядя кидает ее прямо в ловкие руки встречающей его Пегги.
— Я не один, — поспешно бросает он старой домовихе и быстрыми шагами идет в гостиную, садясь в кресло. Слышит, как та приветствует Роули (значит, они знакомы, не самозванца ему Министерство подкинуло, надо же!) и ожидает его.
Когда и Торфинн занимает второе кресло, Пегги спрашивает, что именно им принести. Теодор просит кофе, а своему… гостю? новому жильцу? предоставляет сделать выбор самому.
— Мадам Боунс сказала мне, что формально опекун нужен лишь до совершеннолетия. В любом случае, сейф в Гринготтс остается в моем распоряжении, но не знаю, должен ли я отчитываться по поводу расходов, — улыбка недолгая и натянутая. Теодор достаточно самостоятельный, отец с его детства постоянно был занят, хоть и проводил с ним свободное время настолько много, как мог. — А чего хотите вы?
Вопреки состоянию, на дядю он смотрит внимательно, выдерживает уверенный взгляд в глаза, а не мнется от растерянности, которая переполняет Нотта с головы до ног.