Рана уже почти не болит. Киллиан даже не морщится, стоит прилечь на этот бок. Как сказал бы любой лекарь, он уже здоров.
Только ему никто не спешит говорить что-то подобное, ну да, конечно! Он заперт где-то внизу, в аскетичной комнате с одной кроватью — удобной, но не чета кровати в его каюте на “Веселом Роджере”.

Быть пленником неприятно. Киллиан не связан и может спокойно передвигаться по своей маленькой и типа комфортабельной камере. Крюк у него, разумеется, забрали. А даже если бы и нет, что толку? Электронный замок им не вскрыть, окон и вовсе нет. Вот вроде бы мир без магии (ну да, конечно!), должен быть примитивным, а столько подвоха!

Ему нужно было только одно — расправиться с Тёмным. Отомстить ему за все — за Милу, за отрубленную руку, за унизительное поражение на борту собственного корабля, за то, что портит буквально все, к чему прикасается.
Даже отравление в этом Нью-Йорке не принесло Джонсу желаемого результата. Эх, не тот ты выбрала себе корабль, Свон…

Мысли об этой женщине в голове Киллиана достаточно противоречивы. Она восхищает, раздражает, разочаровывает и притягивает одновременно. Крюк не разобрался, как именно к ней относится. Да черт морской с ней, со Свон!
Хуже всего то, что у Киллиана никаких идей, как можно покинуть это до тошноты светлое и комфортное посещение, на потолке которого он давно сосчитал все трещины.

Вообще-то пиратам совсем не свойственно мечтать. Капитан Крюк здесь вовсе не исключение. Он живет моментами. Курс своего путешествия выбирает спонтанно. Не боится напиться вдребезги. Женщины и вовсе сменяются ярким калейдоскопом.
Что можно взять от жизни — он берет.
Хочет получить желаемое — получает.
Вот так все просто, без лишних изысков. Все это яркие моменты, которые делают жизнь хоть на что-то пригодной.

Но, пожалуй, Киллиан впервые готов поддаться грезам. Например, как открывается эта треклятая дверь. Как ее проеме ярким пятном маячит красная шапка мистера Сми в сочетании с его же радостно-идиотской улыбкой и фразой «Хэй, капитан, я пришел освободить вас!».
А что? Пусть бы хоть раз госпожа удача повернулась бы к нему не только в анфас и одарила улыбкой! Уточнение — красивой и благосклонной, а не как у Сми.

На одну секунду, когда дверь все-таки открывается, Киллиан успевает удивиться — неужели мысли настолько материальны?
Ага, разбежался! Как же! Человек за дверью — никто иной, как Румпельштильцхен. Под стать своему самомнению и этому миру у него внешний вид — дорогой деловой костюм, начищенные до блеска ботинки, золотой зажим для галстука… Киллиан не так давно в этом мире, но уже успел выучить, как должны тут выглядеть богатые и успешные люди.

— Как мило, что ты решил меня навестить, крокодил, — Джонс смотрит в его сторону, ухмыляется. Здесь далеко не так комфортно, как хотелось бы, настроение паршивое, а рому хочется неимоверно. Темному об этом знать, разумеется, не обязательно. Хотя, видит его насквозь, сволочь. Это злит капитана. Почему опять не получилось? Почему опять этот трус оказывается в выигрыше? Даже яд за пределами Сторибрука его не убил. Может стоит переименовать крокодила в таракана? Нет, слишком много чести.

Он не меняет позы, все еще вальяжно развалившись на кровати, насколько позволяют ее размеры. Киллиан закинул руки за голову и слушает Румпельштильцхена со скучающим видом. Сделка значит…
Темный предлагает ему сделку. Завтра небо упадет на землю, не иначе.
— И в чем же подвох? — Киллиан внимательно прокручивает в голове еще раз каждое слово. “Позволю сбежать тебе из моего города”. Его города, вы посмотрите! Сбежать позволит, как великодушно! В условиях не сказано, что Крюка отсюда выгонят взашей в принудительном порядке. Пожалуй, когда он получит свободу, то подумает потом.
— Ладно, я согласен, — слова цедит сквозь зубы, подкрепляя злобным взглядом. Никакого удовольствия перспектива катать крокодила на “Роджере” ему уже не доставляет, а уж когда дойдет до дела — так тем более. Но так осточертело это место, что придется переступить через себя.
— Зачем тебе нужно туда ты, конечно же, не расскажешь… — не говоря уж о том, что им предстоит встреча с Пэном. Никто не ступает на земли Неверленда без его согласия. И, тем более, не покидает их.