Его ранам потребовался месяц, чтобы они перестали открываться от любого прикосновения и натяжения кожи, от любого, даже осторожного, движения. Это сводило Сяо с ума: он не мог смириться с вынужденным бездельем, во время которого он оставался наедине с самим собой, с воспоминаниями тонких рук, своей и чужой боли, криков и выворачивающего внутренности хруста костей. Первую неделю его одолевали кошмары настолько жестокие, что он просыпался вопреки успокаивающим травам и отварам и скручивался на лежанке с открытыми, пустыми глазами, стараясь стать меньше в надежде, что так его будет труднее схватить. Иногда он забывал про отсутствие крыльев и обращался, после чего его каждый раз позорно выворачивало энергией, едой, водой или каким-то раствором, который ему давали для боли и заживления. Он не особо разбирался: после сладких снов и заветных мечтаний всё ощущалось на вкус, как прибитые грязным дождём пепел и зола старого костра.

Вторая неделя далась ему легче, пусть он всё равно пытался упрямо двигаться, заниматься, быть хоть чем-то полезным своему новому лорду — Моракс не был хозяином. Это обращение умерло с его хозяйкой, и Сяо хотел, чтобы оно никогда больше не касалось его губ, однако изнеможение и боль брали своё и вкладывали его вместе с вычеркнутым именем в его шёпот. Адепт никогда не кричал, просыпаясь от своих кошмаров: он лежал тихо, неестественно тихо, считая про себя растянувшиеся секунды страха ожидания наказания за то, что посмел увидеть такой сон. Но каждый раз всё оказывалось реальностью, и каждый раз он верил в это с трудом.

К концу четвёртой недели юный якса оправился (и научился скрывать бессонницу) достаточно, чтобы быть представленным другим адептам и богам, союзникам Моракса, связанным с ним узами контрактов и дружбы. Он старался держаться спокойно и уважительно, однако присутствие столь великих воинов и древних созданий невольно вызывало у него внутренний трепет. Он говорил немного в страхе опозорить своего нового господина, больше слушал, не решаясь порой поднимать глаз: эта привычка всё ещё оставалась в его костях, пусть Моракс и поощрял его смотреть на себя и мир вокруг словами, что ему позволено это сделать. Но поднять взгляд в присутствии великого Дракона Земли или Демона-Бога Очага, какими бы лояльными они не были к новому союзнику своего старого друга, Сяо считал невозможным.

Все они знали если не его, то его госпожу. Они знали, что делали её гончие. И, тем не менее, смотрели на него без ненависти и презрения, как и лорд Моракс. Почему? Как? Ответов на эти вопросы у яксы не было, и даже если бы и были, он вряд ли готов был принять их в своём эмоционально потерянном и разодранном состоянии.

Невольно его влекло к Мораксу, как потерянного щенка: он ловил каждое его слово, каждый жест, готовый помочь и услужить в любвую секунду. Его сердце билось чаще, когда господин улыбался ему, и замирало, когда его мягко светящиеся пальцы касались его кожи или волос, заставляя робко и про себя эгоистично желать, чтобы прикосновение длилось как можно дольше. Сяо считал это благоговением и благодарностью: его лорд освободил его из ада, дал ему новое имя и призвание и возился с ним, тратя своё драгоценное время на него, в то время как к стенам и волнорезам Ли Юе с завидной регулярностью подходили враждебные боги и чудовища. Алатус слышал об агрессивном Чи в районе Цинцэ, об участившихся штормах на море, где видели голову не то Осиала, не то чудом воскресшего Байцу, о неизвестных отравленных монстрах, нападавших со стороны Сумеру: война Архонтов не была закончена, даже если она явно близилась к завершению, а он отнимал драгоценное время господина своей слабостью. Эта мысль каждый раз окатывала его жаркой волной стыда.

Он хотел быть нужным, а не бесполезной обузой. Он хотел, чтобы Моракс не сожалел о своем решении оставить ему жизнь. Возможно, мечтал Сяо тихо, глубоко внутри, воровато оглядываясь и слушая ветер, возможно он будет гордиться им когда-то.

Когда ему наконец разрешили официально тренироваться, Алатус, проводил дни напролёт на площадке в горах, навёрстывая навыки упражнениями с временным копьём. Оно не было полноценной заменой его старому оружию, уничтоженного хозяйкой, однако для разминки и подходило — чем он и занимался. Это утро было особенным: Сяо ожидал своего лорда, который изволил составить ему компанию, чтобы посмотреть на его успехи. Якса пришёл пораньше для того, чтобы размяться заранее и быть готовым к испытанию, которое его ждёт.

Копье ощущалось в руках чужим: баланс был странным с непривычки, и хотя адепт добросовестно выполнил сет привычных упражнений, легче от этого не стало. Надо было попросить у Моракса позволения на собственное оружие. Если он и лорд Аждаха, надзиравший над кузнецами, будут благосклонны, он сможет получить глефу, которая будет ощущаться продолжением его рук, а не инородным предметом, пусть и сделанным искусно и со знанием дела.

Проверив свои раны с помощью небольшой речки неподалёку (никогда не станут шрамами — так ему сказали), Алатус вернулся на площадку как раз вовремя, чтобы встретить прибывшего Моракса, опустившись на одно колено и поднимая взгляд до его груди. Для него это уже была победа.

— Мой лорд, доброе утро, — тихо поприветствовал якса архонта, сжимая своё копье. — Я рад, что Вы почтили меня своим присутствием.

В голосе всегда отстранённого и нелюдимого адепта была слышна заметная мягкость, пусть его губы и не украшала улыбка. Он был искренне рад.