Когда Леон разглядывал фотокарточки и пригласительные открытки с живописными видами Раккун-Сити, он уже заранее знал, что город не так прост, как кажется на первый взгляд. За зелеными пейзажами и свежим горным воздухом, который, казалось, можно было вдохнуть даже через плотную бумагу, уже скрывалось достаточно тайн вроде серии загадочных убийств, заинтересованность которыми, во многом, и определила будущее место работы мистера Кеннеди.

От службы в полиции вряд ли ожидаешь простоты и комфорта. Леон, более того, наоборот хотел попасть в «самое пекло», сразу закрепиться в оперативном отделе, ломать голову над изощренными делами, очищать город от человеческого зла, продвигаясь по карьерной лестнице количеством раскрытых преступлений. Он воображал себе насыщенные, полные самоотдачи трудовые будни, в которых сможет реализовать все то, чему научился в стенах полицейской академии; в его мыслях были форма, значок, табельное оружие и тонна праведного благородства – он идет в участок, чтобы защищать интересы и жизни мирных граждан. Он выбрал правильное дело.

Еще Леону думалось, что и риск, и опасность, и смерть его не пугают. Кеннеди знал, какую стезю выбирал, он уже видел и человеческие мертвые тела, и насилие. Хотел бы забыть и не вспоминать, но помнил запакованные в плотные черные пакеты трупы собственных родителей. Эти воспоминания все больше фантомы, в памяти растворяются и голоса, и лица отца с матерью, но жив сам факт свидетельства – Леон видел, как умирают люди. И это тоже цинично, но вселяло в него определенную уверенность.

До текущего дня.

«Не так я себе представлял первый день на работе» — он отшучивается самому себе, нервно, почти истерично, когда в очередной раз зажимает спусковой крючок.
Многое Кеннеди «представлял себе не так»: заправку, закусочную, участок, вообще весь город. Его запах, цвет, свет, воздух в нем.
Раккун провонял смертью и плесенью. А еще кровью. И разложением. Сладковатый запах гнили, в который вмешиваются духота и свинец, заполняет горло и легкие. Он до того плотный и густой, что Леону иногда даже кажется, что от нее – от этой вони – закладывает и горло, и даже уши. Желудок сводит и скручивает в тугой комок. Никогда Кеннеди не был впечатлительным или брезгливым, но все равно несказанно был рад, что последний прием пищи в его жизни был более двенадцати часов назад.

Сколько времени уже прошло с въезда в город? Час? Два? Пять? Или десять? Была ночь. И все еще ночь. Леону кажется, будто бы эта темнота – бесконечна. Он снова сильнее сжимает оружие, наставляет дуло пистолета на очередного мертвеца на пути. Раздается оглушительный выстрел. С грохотом изуродованное тело падает на асфальт. Нужно бежать.
Кннеди с содроганием иногда представляет, что эта ночь не то, чтобы окажется последней в его жизни. Нет. Умирать страшно, да. Еще страшнее умереть ужасной смертью в пасти зараженного. Но больше пугает Леона вовсе не это, а то, что чертова ночь может оказаться бесконечной. Раккун-Сити тоже может оказаться бесконечным. В нем он, несостоявшийся офицер полиции, постоянно будет пытаться выжить: искать по всем углам участка, оружейных, брошенных полицейских машин патроны, гранаты, дымовые шашки. Ему придется все время скрываться и потаенно бояться каждого шороха. Всюду его будет преследовать тревога.

Леон боится того, что Раккун будет тянуться за ним в дальнейшую жизнь, сквозь кошмары и воспоминания. Его грязные, покрытые гнойными волдырями и трупными червями пальцы сильнее сожмутся на шее Кеннеди, сдавят ее до хруста, до невозможности дышать. И в этой духоте он проведет остаток своих дней, даже когда покинет проклятый город.
Он не говорит себе «если». Потому что в противном случае окончательно опустятся руки. А они должны быть твердыми, чтобы держать в них оружие.

Под ногами грязные, ржавые лужи. В этой мутной воде смешались дождь, кровь и остатки человеческих тел. За время блуждания по участку и прилегающей к нему территории подобные пейзажи постепенно становились привычными, и это тоже глубоко-глубоко в душе пугало Леона. Все, к чему привыкаешь, уже воспринимается как норма, а с подобной «нормой» он отчаянно смиряться не хотел.
Там, в бывшем здании музея, Кеннеди еще волновал вопрос относительно того, что происходит в городе. Но как только участок они с Адой покинули, куда острее стоял вопрос выживания. На открытой местности инфицированных было больше и, в отличие от узких коридоров, полицейского управления, эти массы могли скапливаться в настоящие стаи, отбиться от которых было бы нереально ввиду их числа. А еще собаки. Чертовы собаки.

Его спутница неразговорчива, – что, впрочем, вполне понятно – и излишне загадочна. Леон знает, что люди, работающие в ФБР, не отличаются доверием и открытостью. В полиции федералам все чаще не доверяют, стараются держаться от них подальше. Здесь, в условиях, когда весь город стоит в руинах, жители – полумертвые ходячие трупы, а никакой помощи все нет и нет, разумеется, не может быть никаких симпатий. Выживать в одиночку в этом месте опасно и сложно, а с учетом того, какие еще твари гуляют по местным улицам, лучше и вовсе не оставаться одному. И все-таки одна мысль не отпускает Леона все время их кратковременного сотрудничества: почему агент ФБР здесь, в Раккун-Сити, одна, да еще и именно теперь?

Он читал записки полицейских. Заражение началось внезапно. Могло ли правительство знать о нем заранее и отправить Аду сюда именно поэтому? Ее «легенда» звучит не убедительно, сколько бы раз Кеннеди не прокручивал ее в голове. Или он просто не верил в ее убедительность, ведь тогда это бы значило, что полиция с самого начала ничего не предприняла и не собиралась. И, более того, многих жертв можно было бы избежать, только если бы…
— Дальше пойдешь один, — ровный голос союзницы выводит Леона из собственных мыслей; даже будучи погруженным в себя он действует автоматически – ускоряет и замедляет шаг, старается двигаться тише, если на пути встречается зараженный подкрадывается сзади, используя нож. Он и сейчас обнаруживает себя с ним в руках. Рукоять липнет к его влажным пальцам, измазанная густой, почти черной кровью.

— Как это понимать? — он оборачивается, но невозмутимое лицо собеседницы в своем выражении не меняется. Ада смотрит на него в упор, но понять, что означает этот ее взгляд Леону удается едва ли. Та будто бы сомневается в чем-то, но в последний момент повторяет, с большим нажимом:
— Дальше. Пойдешь. Один. В оружейном магазине могли остаться припасы, нужно его проверить. Я доверяю это тебе. У меня есть еще одно дело, которое не терпит отлагательств. Мы встретимся здесь после. Запомни эту улицу.
Кеннеди слегка щурится. От подозрений, от пота и грязи. Но он уже понял одно – эта женщина едва ли будет что-либо ему объяснять. Ада похожа на кошку; те тоже уходят, когда им вздумается, приходят, когда захотят, и, закономерно, гуляют сами по себе. Леон не зол и не огорчен. Но убеждается лишний раз: с ней что-то не чисто. И все-таки у него сейчас нет других вариантов ни в поиске правды, ни в поиске спасения. Где-то в городе еще бродит Клэр, которой Леон уже успел пообещать, что они сделают все, чтобы выжить.
Обещания необходимо сдерживать.

Раккун не такой и большой город, как казалось на первый взгляд. Сориентироваться оказывается не так сложно, а, может быть, все дело бушующем в крови адреналине: Кеннеди старается двигаться как можно более незаметно, чтобы добраться до места назначения, не привлекая к себе излишне много внимания блуждающих по дороге мертвецов. В участке он уже выучил: не все, что лежит – обязательно до конца мертво. А чуть раньше, еще когда он только-только пересек встречающий знак, Леон выучил, что на открытой местности стрельба может принести к ажиотажу среди тех, кто альтернативно жив. И потому все чаще пользовался ножом.

Это отнимало много сил и времени. В полусгнивших, окровавленных телах зараженных откуда-то бралась нечеловеческая сила. Если не удавалось избежать столкновения или подкрасться сзади для удобной расстановки сил, приходилось прибегать к помощи пистолета. В дробовике, что висел за спиной, кончились патроны. В текущей обойме оставалось всего восемь. Когда он покинул участок, их было не многим больше.
Пробираясь таким образом через несколько улиц, Леон надеялся, что невероятно важные дела Ады – это тоже мероприятие длительное. Насколько он мог судить, ее ситуация с боеприпасами была ничуть не лучше его.

Вывеска «Оружейный магазин Кендо» даже во влажном, промозглом полумраке мертвых улиц виднелась издалека. Кеннеди ускоряет шаг, постепенно даже переходит на бег, стремясь как можно скорее добраться до места назначения. Минута небольшого ликования стоит дорого – он не замечает лежащего за машиной мертвеца, который удивительно быстро подскакивает на ноги, не давая Леону вовремя среагировать, чтобы в очередной раз отбиться ножом по привычной схеме. Это крупный мужчина, с лица которого давно сползла кожа, а мутные белые глаза смотрели с одним лишь желанием – точно также обглодать лицо и заблудшему офицеру.

Попытка отпихнуть его от себя успехом не увенчалась: они валятся вниз в неловкой попытке Леона увернуться от укуса. Кеннеди ощущает спиной влажный асфальт, слышат хруст чужих костей – зараженный падает менее удачно, валится ногой вниз с бордюра, и его коленная чашечка выгибается под неестественным углом. Его руки и разорванная, огромная пасть тем не менее, тянутся к Леону; тот крепко хватает полицейского за лодыжку и тянет за собой, намереваясь вцепиться зубами.
Выстрел происходит рефлекторно: первый – неудачно, пальцы скользят по спусковому крючку и дрожат руки; второй – в цель, между глазами, третий – прямиком в пасть. Тело воет, замирает и падает на асфальт трухлявым мешком. На мгновение Кеннеди испытывает что-то сродни облегчения. Но как только его мышцы расслабляются, он ощущает запах гари. Шальная пуля попадает в полупустую канистру бензина, что валяется у брошенного автомобиля – видимо, кто-то планировал на ней уехать. Огонь тонкой струйкой ползет к машине, поднимается выше.

Кеннеди инстинктивно вжимает голову в плечи, а ее саму накрывает руками; взрыв гремит почти на весь город, благо, что транспортное средство достаточно далеко от него самого, чтобы задеть осколками или оглушить. Лишь слегка закладывает уши. Машина горит и освещает черную улицу пламенем, и лежащие ранее тела начинают медленно шевелиться и подниматься, изгибаясь в крючковатых, ужасающих положениях.
— Блядство, — оценивает ситуацию Леон. Он ищет глазами выбитый нож, спешно хватает его, поднимаясь на ноги. Уже было совсем не до аккуратности – даже рядом с магазином, где раньше, казалось, никого не бродило и не валялось, постепенно собирались мертвецы. Тем же путем на место встречи с Адой ему теперь не вернуться. И не оставалось больше альтернатив, кроме как двигаться в оружейный магазин, отстреливая на пути тянущихся к двери зараженных. Еще пять патронов.

[indent][indent]Пожалуй, решение отправиться во Францию было для Игоря и Юли наиболее благополучным в их состоянии. Вырваться из рутины Северной Столицы, разобраться с собственными мыслями, забыть все те проблемы, связанные с Венецией – всё это казалось им необходимым шагом, чтобы начать новую главу их отношений. Париж, город любви и романтики, стал идеальным местом для того, чтобы всё изменить. Игорь давно вынашивал план, который должен был стать кульминацией их путешествия: он собирался сделать Юле предложение руки и сердца. В его вещах, аккуратно упакованное, лежало кольцо – не простое, а то самое, с которым его отец когда-то сделал предложение его матери. Это кольцо было символом семейной истории, любви, которая прошла через годы, и теперь Игорь хотел, чтобы оно стало частью их собственной истории.

[indent][indent]Но, несмотря на все радужные планы и предвкушение предстоящего путешествия, у Игоря были свои сложности, которые могли поставить под угрозу всю поездку. Его заграничный паспорт, закончивший действие незадолго до его восемнадцатилетия, требовал срочной замены. Казалось бы, что может быть проще – подать документы и ждать нового паспорта? Однако в случае Игоря всё оказалось не так просто. Его работа в силовых структурах накладывала определённые ограничения и требовала дополнительных проверок. Бюрократическая машина, которая и без того не отличалась быстротой, в его случае двигалась ещё медленнее. Каждый день промедления был на счету, ведь билеты в Париж уже были куплены, а отели забронированы.

[indent][indent]Игорь, привыкший действовать решительно и находить выход из самых сложных ситуаций, на этот раз чувствовал себя немного беспомощным. Он понимал, что не может ускорить процесс официально, но и сдаваться не собирался. В ход пошли все его связи и знакомства, которые могли помочь ускорить процесс. Он звонил, договаривался, объяснял ситуацию, иногда даже намекал на то, что эта поездка — не просто отдых, а нечто большее. К счастью, его настойчивость и репутация человека, который всегда держит слово, сыграли свою роль. Через несколько напряжённых дней, полных ожидания и нервов, новый паспорт был на руках.

[indent][indent]Юля, конечно, не знала обо всех этих сложностях. Игорь старался не посвящать её в детали, чтобы не омрачать её ожидание поездки. Для неё это было просто долгожданное путешествие, возможность отдохнуть и насладиться временем вместе. Она даже не подозревала, сколько усилий Игорь приложил, чтобы всё организовать. Для него же это было не просто путешествие, а важный шаг, который должен был изменить их жизнь. Он не мог позволить, чтобы что-то помешало его планам, особенно когда на кону было нечто настолько важное. Когда паспорт наконец оказался у него в руках, Игорь почувствовал огромное облегчение. Теперь ничто не могло помешать их поездке. Он снова перепроверил все документы, билеты и брони, убедившись, что всё в порядке. Юля, видя его сосредоточенность, лишь смеялась и шутила, что он слишком серьёзно относится к этому путешествию. Но Игорь знал, что это не просто отдых – это был первый шаг к их будущему, и он был готов сделать всё, чтобы оно началось именно так, как он задумал.

[indent][indent]Утро началось с той самой уютной атмосферы, которую можно найти только в Париже. Солнечные лучи пробивались через лёгкие занавески их номера в небольшом, но уютном отеле, расположенном в одном из тихих кварталов города. Аромат свежеиспечённых круассанов, который доносился из соседней пекарни, смешивался с насыщенным запахом только что сваренного кофе. Игорь и Юля сидели за маленьким столиком у окна, за которым открывался вид на узкую улочку, уже ожившую утренней суетой. Юля, счастливая и улыбчивая, с удовольствием отламывала кусочки хрустящего круассана, наслаждаясь его нежным вкусом. Её глаза светились радостью, а в голосе звучали нотки лёгкого восторга от каждого нового впечатления. Она была полностью погружена в этот момент, наслаждаясь простыми радостями жизни. Её улыбка, такая искренняя и лёгкая, заставляла Игоря забыть о всех своих тревогах, хотя бы на мгновение. Она даже не подозревала, что этот день станет для неё особенным, что её ждёт нечто большее, чем просто поездка в Диснейленд.

[indent][indent]Игорь, напротив, внешне сохранял спокойствие, но внутри него бушевали эмоции. Он старался не выдавать своего волнения, хотя мысли о предстоящем событии не давали ему покоя. Он мысленно прокручивал все детали своего плана, проверяя, ничего ли он не упустил. Кольцо, которое он бережно привёз с собой, лежало в его сумке, завёрнутое в бархатный мешочек. Оно было не просто украшением, а символом семейной традиции, связующим звеном между поколениями. Игорь понимал, насколько важным был этот момент, и хотел, чтобы всё прошло идеально. Время от времени он украдкой поглядывал на Юлю, наблюдая, как она наслаждается простыми радостями жизни, и это только укрепляло его уверенность в правильности своего решения.

[indent][indent]После завтрака они отправились на вокзал, чтобы сесть на электричку до Диснейленда. Поездка сама по себе стала для них небольшим приключением. Поездка сама по себе стала для них отдельным приключением. Юля, как ребёнок, радовалась каждому моменту: она то и дело выглядывала в окно, комментируя мелькающие за стеклом пейзажи, то смеялась над какими-то шутками, которые сама же и придумывала. Её энергия была заразительной, и Игорь не мог не улыбаться, глядя на неё. Он ловил себя на мысли, что именно в такие моменты понимал, насколько она особенная. Её способность находить радость в самых простых вещах, её искренность и открытость – всё это делало её уникальной.

[indent][indent]Электричка плавно катила по рельсам, приближая их к месту, где должно было произойти самое важное событие их поездки. Юля, устроившись поудобнее, рассказывала Игорю о своих детских мечтах, о том, как она всегда хотела побывать в Диснейленде, и как теперь эта мечта наконец сбывается. Игорь слушал её, улыбаясь, но в глубине души он понимал, что сегодня сбудется не только её мечта, но и его собственная. Он снова мысленно вернулся к кольцу, которое лежало в его сумке, и почувствовал, как сердце забилось чаще. Сегодня всё должно было измениться, и он был готов к этому. Игорь, хотя и продолжал волноваться, чувствовал, что всё идёт так, как нужно. Он знал, что этот день они запомнят навсегда, и старался наслаждаться каждым моментом, пока они были просто двумя влюблёнными, путешествующими вместе. Но в глубине души он уже представлял, как опустится на одно колено, как Юля удивится, а затем, возможно, скажет «да». Эти мысли согревали его, придавая ему уверенности и сил.

- И вот так вот Вайз оставил меня на хозяйстве, а сам укатил в город. Вроде как, даже на шампанское. Причём хорошее, - Белль меланхолично накрутила прядь волос на палец. Круглые глаза Восемнадцатого мигнули диодами, под «эн-на», выражающие, безусловно, сочувствие Белль, но не осуждение Вайза. «Хоть кто-то», - вздохнула она про себя, в тоске обводя взглядом потолок и стены видеопроката. Нет, всё справедливо, работать же кто-то должен, но… шампанского-то ей тоже хочется.

День обычный – будний, ясный и тихий. Поток посетителей в прокате ожидается к вечеру, где-то после семи, а пока что что? – горожане на работе, на учёбе, и просто заняты своими делами, и пока ещё не придумали, какое кинцо захотят посмотреть вечером. Так что – скука смертная, - Белль зевнула, прикрыв рот ладошкой, и обречённо полезла в Интернот. Хоть так отвлечься, что ли, - может, найдётся какой-нибудь заказ, который она шустренько выполнит в перерыве. Хотя какой ещё «перерыв»? она сама себе хозяйка, правда, Восемнадцатый? – разумеется, «эн-не».

… Разумеется, голову от клавиатуры Белль подняла даже не час и не два спустя. Бедный, бедный Восемнадцатый, как же не повезло ему с хозяйкой – замотался там, поди, с покупателями. Пошевелив уставшими плечами, и смаргивая остатки бликов перед глазами-имплантами, Белль бегло глянула в отчёт по кассе проката, что там Восемнадцатый настарался, пока она была на перерыве?.. М-да, если дела и дальше будут так складываться (никак), то без миски лапши они всё равно не останутся, весело усмехнулась Белль про себя, одним глазом посматривая на приятные нули капнувшей на счёт суммы. А всего-то раз заказик, два заказик – и вот, пожалуйста. День прожит не зря.

Телефон тихонько загудел, отдавая вибрацию столешнице. Ого, нам пишут! И кто бы это мог быть? Сам Харумасамаса? Ну надо же, - Белль привыкла прятать беспокойство за улыбкой, но сейчас, кроме Шестого, видеть её было некому – и она резко нахмурилась.

Брат рассказал ей о недавней встрече с Харумасой в каверне, и им обоим (да пожалуй, всем троим) это не особо понравилось. Однако паниковать Белль не спешила, потому что такие случаи обычно имеют свойство объясняться сами собой. Главное, как говорится – чтобы все были здоровы. «Даже ты, Харумасамаса», - она быстренько тапнула по экрану.

«О’кей», - а чего рассусоливать. У Белль своих забот хватает – главным образом потому, что она не помнила, куда задевала тот реально классный блеск для губ, который ей подарила Николь… хотя как - «подарила», известное дело, что в счёт долга подсунула, хитрая задница, но да ладно. Нико превосходно разбирается минимум в двух вещах – слухах и косметике.

- Обычно, это ведь я первая пишу, мол, давай погуляем? – уточнила Белль своему отражению. То согласно кивнуло, приподнимая бровь, по которой легонько прошёлся карандаш. – А тут Харумасе… что, впрямь грустно стало? Ну, я бы поверила, если бы не всякие разные предшествующие обстоятельства, - отражение скептически поджало мягко поблескивающие губы. Нет, правда – блеск просто пушка-бомба, нужно заказать себе ещё таких. Хотя… один и тот же оттенок может ведь и надоесть, так? Ладно, посмотрим, вроде бы у этой фирмы ещё и лаки для ногтей были крутые…

- Эн-не!

- Ой! Восемнадцатый! Что такое? Ох, время… - она опаздывала уже минут на пятнадцать. «Но ведь не на полчаса!» - весело улыбнулась Белль, закрыла корзину на маркетплейсе и с сожалением вздохнула. Ну что за внутренние самоограничения, почему нельзя спустить всю плату за сегодняшние заказы на косметику и те штуки для ванны? – потому и нельзя, что братишка проест всю плешь, напоминая, что за электричество в этом месяце опять набежало что-то безумное. Эх, нет в жизни счастья.

- Я скоро вернусь, Восемнадцатый. Не скучай! – колокольчик над дверью брякнул на прощание.

---

- Привет! – зайдя в кафе, Белль помахала Харумасе ладошкой. – Прости, что опоздала – я с дделами замоталась, сегодня за главную в прокате, брат меня бросил-покинул, - округлив слегка подкрашенные глаза, она села за столик.

- Тебя с улицы не разглядят? Если хочешь, можем поменяться местами, - это буквально удивительно, что ни в самом кафе, ни под его окнами ещё не набилось фанатов Харумасы обоих полов и всех возрастов.

Железный Кофевар поставил перед Белль заказ, которого она не делала – и Харумасе досталась самая лучезарная улыбка.

- Какой милый банбу, - и мармелад вкусный, какой-то фруктовый. Обхватив ложечку с мармеладкой губами, Белль глянула на Асабу чуть снизу вверх – и по щекам её проскочили ямочки.

- Ты о чём-то хотел поговорить? Или только посмотреть на меня?

Звуки, запахи, ощущение влажной липкости на коже. Настоящие первобытные джунгли. А ещё рой гнуса, который лишь отчасти отпугивал нанесённый перед выходом репеллент. И кем эти мелкие жужжащие твари питаются, интересно, пока на планету не спускаются такие вот нечастые, вероятно, «туристы». Что интересно, никаких крупных теплокровных вот уже за пару часов пути они так и не встретили. Рептилии, птицы, или скорее летающие ящерицы, судя по тому, что он успел заметить, буйная зелень и вездесущий гнус. Никаких обезьян, крупных кошачьих, и кто там ещё мог бы быть, учитывая существующую экосистему. В информации по планете, если он не ошибается, наличие теплокровных, и даже достаточно крупных, было обозначено. Да и исчезнувшая цивилизация, судя по оставленным следам, не слишком, впрочем, хорошо и глубоко изученным, тоже принадлежала теплокровным, и даже, весьма вероятно человекоподобным разумным. Это несколько беспокоило, потому что система в таком случае казалась инбалансной, и что может нарушить хрупкое равновесие, предсказать было практически невозможно. Впрочем, помимо нескольких хищных растений, попытавшихся перекусить движущейся целью, но как-то лениво что ли, без огонька, и быстро уничтоженных, да мелких пестрых ящериц, которых за опасность принять при всём желании было сложно, им пока никто так и не встретился. Ну парочка сонных и ленивых змей, одна из которых немного напугала Стеллу, не прилагая к этому никаких усилий, просто фактом своего существования. Но звуки из чащи периодически доносились достаточно жуткие, действующие едва не на подкорку, и вызывающие какой-то животный ужас, который, впрочем, удавалось гасить тренированному сознанию достаточно быстро.
Местность становилась всё более влажной, и кажется, где-то впереди шумела вода. Вообще, при первом знакомстве с планетой, ещё оттуда, сверху, место, куда им предстояло отправиться выглядело как некая аномалия – участок густых джунглей, в нескольких местах рассеченный руслами быстрых рек, находящийся по ощущениям в довольно обширном и глубоком котловане неправильной формы. Вода стекалась к центру этого самого котлована и где-то там исчезала или уходила в пласты породы, оставляя лишь ещё более насыщенную и густую растительность, даже издалека, пестрящую яркими цветами, помимо всех оттенков зелени. И лишь несколько изломанные правильные формы, слабо улавливающиеся в цветовом и фактурном «взрыве», покрывающем поверхность планеты, намекали на то, что где-то под природным ковром, наросшим за многие годы, всё ещё «дремлют» недоразрушенные останки былой цивилизации, приложившей руку, или что там у них было, к изменению и упорядочению ландшафта. Провести более точные измерения и исследования сверху не удалось, потому как помимо специфического вида тропиков, внутри этого самого котлована, похоже, находилась какая-то энергетическая аномалия, которая глушила сигналы любого вида, и напрочь ломала помещённую внутрь технику, которая могла пролить хоть какой-то свет на происходящее. Поэтому минимальный анализ приходилось проводить на бегу и что называется в полевых условиях, а для более детальных исследований по пути собирались образцы. Не изучить столь интересное и достаточно уникальное место было бы непростительно, особенно, учитывая их принадлежность к освоению.
Вообще, судя по ощущениям, и наблюдениям, пройти прямой дорогой, чтобы уложиться в минимальные лимиты времени, у них не выйдет. Условная тропинка, ну то, что с натяжкой можно было так обозвать, уводила их на восток, в обход, по спирали. А прорубиться напрямую через джунгли, чтобы срезать путь оказалось не то, чтобы невозможно, но слишком трудо- и времязатратно, даже в сравнении с дорогой в обход и при использовании огненного меча Стеллы. Очень уж высокой оказалась влажность, даже на достаточно близком расстоянии от края того самого котлована, где как выяснилось практическим путём, заканчивалось влияние аномалии, и они высадились на планету, и откуда их могли забрать обратно на экспресс.
Стоило немного углубиться в джунгли, и подспудное беспокойство неопределенного плана начало нарастать, не переходя, впрочем, в сирену скорой и серьёзной опасности, но хоть немного опустить вожжи и расслабиться не позволяло. Вельту понадобилось достаточно много времени, чтобы вычислить, в чем была проблема, и что конкретно вызывало это самое ощущение подспудной тревоги. Вероятно, человеку менее опытному, и не прошедшему того, что пришлось на его долю, даже заметить, а не то, что расшифровать получаемые сигналы не удалось бы. Тревожность вызывало внимание – не концентрированное и холодное, как будто на тебя смотрят в оптический прицел (да, в его долгой жизни и практике и такое было), а рассеянное, вроде бы равнодушное, но с точки зрения правильного охотника, очень и очень верное. Направленное внимание вполне может почувствовать как заверь, так и тренированный человек, а вот такое как сейчас, почти никто и никогда.
И даже понимая, с чем они столкнулись, направление, откуда это внимание исходит, вычислить не выходило, потому как казалось, что тонкий флер холодного и едва ощутимого интереса исходил отовсюду – со всех сторон, и даже от земли.
А ещё, чем дальше, тем больше вопросов начал вызывать их «охраняемый субъект», слишком уж уверенно перемещающийся во всём этом зелёном многообразии, словно это не он здесь из них троих был самым «слабым звеном» и «кабинетной молью», высовывающей нос за пределы цивилизованного мира и собственного кабинета только за таким большим «надом», чтобы точно хватило на какую-нибудь престижную премию или грант от общества гениев, не меньше.

Папка лежит на столе Валентины как очередной приговор — сейчас Валентина начнет полоскать Аве мозги и подключать все свои таланты к манипуляциям, чтобы добиться желаемого. Старр дуреет от одной мысли, что ей придется это слушать.

— Нет. — Ава отвечает на вопрос еще до того, как он был задан, потому что даже виртуозная в своих манипуляциях Валентина начинает со временем повторяться. Старр уже знает все эти фокусы.

Валентина смотрит на нее так, будто подобная дерзость была неожиданностью. Будто у этого совершенно нет оснований. Будто... боже, скорее бы все это закончилось, и Ава вернулась домой, потому что это просто раздражающе нагло.

— Тебе повезло, Валентина, что за тобой вовремя прибрали твое дерьмо. Но ты все равно роешь себе еще одну выгребную яму. Ты доиграешься.
— Ох, Ава. — тошнотворный елей в голосе и абсолютная циничность во взгляде подмывают приложить Валентину головой об стол. — О чем ты? Ваш фееричный выход в Нью-Йорк не исправит ничьей сути.

Ава молчит. Ава не говорит, что суть Валентины и вовсе способна исправить только могила, хотя ей нестерпимо этого хочется. Если они стоят в пустом кабинете лицом к лицу, значит, у Валентины остались нерешенные вопросы или нерешенные проблемы. В любом случае, ни с чем из этого Ава иметь дело не хочет.

Почему именно она?

— Ава, тут работы на двенадцать часов. Туда-обратно. Тебе понравится Каракас. Похож на Аргентину. — Старр морщится от подозрения — нечисто. Валентина обычно не просит, но сейчас подозрительно заискивает. Змея, которая стелется по траве. Ава хочет наступить ботинком ей на горло.

В Аргентине было много змей, иногда они пытались забраться в дом, но конкретно эта настырно лезет в голову. Наступить на голову. Схватить за шею так, чтобы не укусила. Вышвырнуть в окно. Так в Аргентине поступают со змеями, но на эту Ава только смотрит. И Ава не верит, что этот обманчивый дипломатический тон имеет под собой хоть какое-то обоснование. Больше похоже на попытку сбить со следа.

Почему именно она?

Ава не подходит к столу с папкой настолько очевидно, будто ее укусят.

— Почему не Джон? Почему не Елена? Почему не Алексей? Он бы с ума сошел от радости такой работы. — Ава опасно щурится и наклоняет голову набок. Они смотрят друг на друга вооруженные до зубов, но пистолет только у Авы.

Когда Валентина выдавливает фальшивую дипломатичную улыбку, Ава понимает все. Никто не захотел соглашаться и никто не согласился. А дружелюбие Валентины — это не попытка использовать свой последний шанс и добиться согласия. Она террористка и не ведет переговоры честно. Ава трясет рукой, фазируется на секунду в эквиваленте неслучившегося удара.

— Что ты нашла, Валентина? — в голосе прибавляется гонора, потому что все резко встает на места — улыбка Валентины не дружелюбная. Она довольная. Драматическая пауза сначала беспокоит, потом бесит, потом вызывает отчаяние. Ава делает шаг вперед, и это очевидное наступление.  — Я тебя уже поняла, хватит этой драмы. Ты предложила это мне, потому что только для меня ты нашла что-то стоящее, что заставит меня согласиться. Что там?

Ава не хочет верить, не хочет надеяться, это безумные эмоции по отношению к проделкам Валентины, но знает — де Фонтейн понимает, о чем в первую очередь захочет подумать Ава Старр. У Валентины крайне ограниченное представление о мотивации — никакого положительного подкрепления. Поэтому Ава не думает ничего хорошего. Со всем хорошим здесь завязали довольно давно.

— Ты привезешь мне небольшую коробочку из Каракаса. Я — дам тебе имя и папку, которая поможет тебе избавиться от этого… рассыпания. — Валентина театрально ведет рукой по воздух, расчерчивая что-то, что понимает только она сама.
— «Привезешь коробочку» или «привезешь коробочку и убьешь десять человек»?

Пока вертолет несет ее в сторону Южной Америки, Ава ненавидит себя сильнее обычного. Ее уже ловили на этом — давали обещания, которые не собирались сдерживать. И Ава слишком хорошо знает, что Валентина не та, кто намерена держать свои.

Но этот фокус работает всегда, а папка на столе была осязаемой. В конце концов, Валентина знает — если она обманет, если в папке будут только фантики и пустышки, Старр вернется в очень плохом настроении, и от «плохого поступка» Валентину не убережет даже Барнс со своим «за все хорошее против всего плохого». От него вообще сбежать оказывается сложнее всего, но Ава ничего не объясняет — не в ее стиле. Просто растворяется одним днем, уверенная в том, что никто (или почти никто) не обратит внимание. В конце концов, Ава никогда ни с кем не объясняется, а Новые Мстители — не сиамские близнецы, не подружки, не… да вообще никто, раз уж на то пошло.

Или кто-то, но Ава неохотно признает это в своей голове. Неохотно, но, вопреки обыкновению, старается сделать все тихо и аккуратно, чтобы никто не пострадал, хотя сама не понимает мотивации так делать. Будто чужое разочарование хоть чего-то стоит.

В любом случае, через два дня коробка стоит на столе у Валентины, а Ава держит руки за спиной так, будто у них деловые переговоры. Так, будто это не может закончиться конфликтом. Валентина несет какую-то пафосную чушь, работает руками, выдавая волшебные пассажи туда-сюда, пока Ава не прерывает поток самолюбования.

— Папку. Сюда. — и, вопреки ожиданиям, Валентина ее не дразнит светскими разговорами. Возможно, потому что у Старр сейчас слишком уж серьезный взгляд. Она просто соглашается и кладет папку на край стола.

Ава Старр уходит молча, стараясь не выдать своего нетерпения. Ей хочется вгрызться в страницы глазами, пальцами, зубами прямо сейчас, чтобы понять, есть ли здесь шанс. И только говорит Валентине напоследок, не поворачиваясь к ней.

— Если это все фикция, я приду сюда и выкину тебя из окна.

От напряжения и ожидания у Авы фазируется свободная рука, и она трясет ей, будто смахивает противного паука.

В папке есть все, кроме местонахождения. Имя, фамилия, род деятельности, что-то про Гидру, что-то про квантовые исследования, что-то про Зимнего Солдата, что-то… что-то еще. И ничего о том, где он был последние лет десять и где его искать. Технически нет подтверждения тому, что он вообще жив. Ни одной зацепки. Ава слишком хорошо знает Валентину — она будет выдавать по крошке до тех пор, пока ничего не останется. Это крючок.

Ава сжимает зубы.
Ава знает, что будет дальше.
Ава набирает номер Валентины, а та только этого и ждет. Подлая сука.

В трубке почти невинный голос.

— Я не знаю, где он сейчас. Если бы я знала, я бы тебе точно сказала, Ава, не думаешь же ты, что я бы тебя обманула еще раз? Но я могу поискать через свои обширные… связи его упоминание. Возможно, что-то и найдется. И да, Ава, у меня к тебе есть вопрос.

Вопрос? Ава бросает трубку.

Старр залетает в кабинет как фурия, следом за ней — Мэл, которая стучит своими каблучками по полу как овечка. Тревожное цок-цок-цок. Старр уже все равно. Ее снова обманули, она снова имела неосторожность поверить в эту чушь, что кто-то может ей помочь. Пора бы найти опору в самой себе. Пора бы уже поставить Валентину на место, а потом счастливо отправиться откисать в Рафт — нет, серьезно, она готова ради того, чтобы Валентина больше никому не сношала мозги. Так ей кажется в этот момент.

У Авы на лице все написано, ее шаг четко выдает ее намерения, и она захлопывает дверь прямо перед носом Мэл и целенаправленно пересекает кабинет, сфокусированная настолько, что не замечает присутствия еще одно лица.

— Я тебе сказала, Валентина, ты доиграешься, с тобой случится что-то необратимое. — на ходу сообщает Ава, почти зашипев. Это не холодная ярость, это не расчет, это почти детская неконтролируемая злость вперемешку с обидой на саму себя.

И, видимо, лицо у Авы настолько яростное, что даже Валентина на секунду тушуется и делает шаг назад на своих дорогих каблуках, пока Старр идет к ней с необратимостью товарного поезда, который несется на полной скорости. Это будет быстро, больно и насовсем. И, вероятно, очень много людей скажут Аве «спасибо».

Только на этом этапе Ава замечает Барнса. Он вроде как и пытается перехватить ее рукой, притормозив, у него получается, но этого хватает всего на секунду — Ава фазирует и растворяется, чтобы возникнуть рядом.

Чувствует ли она вину? Смотря перед кем. Перед Валентиной? Нет. Перед Барнсом? Самую малость. Хотя вообще-то не должна. Вероятно, это вообще не вина, а раздраженное смирение перед возможной нотацией от борца за все хорошее.

— Ладно, ладно. Я поняла, что тебя это очень расстраивает, Ава. — Валентина ловко лавирует за спину Барнса как за оплот надежности в этой комнате. Ава смотрит на них по очереди. — Я уже знаю, где он находится. Я тебе все расскажу. Давай мы не будем делать глупости?

— Тебе стоило бы использовать это наставление для самой себя еще давно. Глупость — это засунуть себя в бутылку. А ты сейчас очень глубоко. — Ава делает шаг вперед, но гнева в ней уже поменьше. Допустим.